Густая, почти сумеречная тень горы противоположного склона поглотила террасу, на которой виднелись палатки. Глухов подходил к базе разбитым до такой степени, что последние сотни метров до нее казались самыми тяжелыми из всего нелегкого перехода с очередной стоянки на базу. Наконец он поднялся на террасу и пошел напрямик, срезая петлю тропы. Молодой лиственничный подлесок окружал базу со стороны устья ручья. Здесь особенно было красиво весной, а сейчас в густом полумраке все казалось смазанным полутонами сумеречных красок. И, тем не менее, среди пышного разнотравья, которое почти закрывало ботфорты резиновых сапог, то здесь, то там среди примятостей, были разбросаны разноцветные тряпицы. Глухов хотел, было, уже нагнуться и поднять одну из них и тут же отпрянул. Это была, во-первых, не тряпица, а образцовый мешочек, который служил для документации не только образцов пород, руд, минералов, но и различных геохимических проб, коих на полевой сезон набирали иногда не только сотнями, но тысячами. Их, как правило, не хватало. Поэтому, как заканчивались, маршрутные группы застирывали их. Здесь же они были бессистемно разбросаны и уже служили другим целям. Ими кто-то усердно изо дня в день пользовался как туалетной бумагой. А вокруг июльского разнотравья разносились не цветочные ароматы, а смердило откровенным дерьмом.

Глухов сплюнул и выругался. Бешенство притупило чувство смертельной усталости и в груди у него уже клокотало. Он понимал, что это не мог сделать геолог. Это дело рук одного из студентов-практикантов, взявшим уже за правило долгое время нежить свой анус не травкой, а мягким ситечком ивановской мануфактуры. Обычно туалетной бумагой служили зачитанные страницы различного чтива, которое брали в поле геологи, освобождая квартиры от зимнего накопившегося хлама или недочитанных и перечитанных не раз журналов.

«Минное поле», которым обычно нарекали несанкционированный туалет временных стоянок, пришлось теперь обходить. Но это была не временная стоянка – база его партии. Усталость снова накатилась волной и Александр, еле передвигая ноги, почти наткнулся в темноте на сидевшую на корточках фигуру студента, шумно низвергающего дерьмо. Его явно поносило. Не контролируя уже себя, Глухов подошел сзади к ничего не подозревающему отроку, почти уже опроставшимся, и легким движением опрокинул того на задницу. Она пришлась как раз к месту. Студент от неожиданности ойкнул и выронил из рук три новеньких образцовых мешочка. Глухов вырвал из рук мешочки и спросил:

— Что это?

— Ме - ме-шочки…, - пролепетал неуверенно студент.

— Так вот, соберешь все эти мешочки, выстираешь, чтобы не дай Бог, воняли, просушишь и доложишь мне завтра к утру. А эти мешочки заберу с собой. Свою же паршивую задницу оботрешь травкой, а лучше отмочи задницу в ручье. Да подальше от базы! Меньше вони от штанов исходить будет. И если хоть один раз еще споткнусь о твое говно, жрать заставлю! Ишь, туалет устроил, задница.- И быстрым твердым шагом направился к палаткам.

Наутро под террасой, вышедшие умываться геологи, наблюдали пестрое разноцветье сохнувших образцовых мешочков и недоумевали, кому это понадобилось здесь их развесить?.. Завхоз же, возвратившийся из утренней рыбалки и заметивший эту же картину, на кухне радостно бросил Глухову:

— Смотрю, поумнел народ! Экономит мешочки, стирает. Молодцы! Глядишь, премию получим после сезона. Моя разъяснительная работа!

— Бездельник ты, Толя, а не просветитель. Дальше палаток и хариусовых омутов в реке нос не кажешь. Хоть бы вспомнил старые времена свои, да помыл бортовые пробы из канав. Все польза…

— Я, начальник, завхоз-радист, а не промывальщик! Мое дело связь и банки, а остальное - ваши заботы.- И, надувшись, отошел к костру.

Удивительная эта должность – завхоз-радист. Когда-то, еще во времена Дальстроя, радисту за то, что тот мог работать «на ключе», разрешили совмещение с должностью завхоза….С тех пор и пошло. Но на ключе работать перестали – устарело. Выйдут утром, потом вечером на связь, и день в потолок плюй, хариуса лови. Завхозами теперь все, почти без исключения, были плоховатыми, но зато по натуре нагловатыми. Но все начальники терпели их нагловатость, поскольку не хотели брать на себя ещё обязанность завхоза, хотя материальную ответственность несли наравне с ними, если не в первую голову. Слишком уж много и без того нагрузки ложилось на начальника. По традиции он отвечал за всё: за жизнь людей, за выполнение геологического задания, за карту и поиски. В маршруты уходил и возвращался последний. Ходил, как правило, один. Не хватало маршрутных рабочих. Маршрутных дней у него было больше всех. Время даже иногда не хватало на постирушки…