В преддверии годовщины Октября якутское геологическое руководство вспомнило о том, что не мешало бы наградить геологов за открытие Осеннего. И тут встал вопрос – кого?

Александр Нилыч после отстранения его от начальника партии запил горькую. Месяц его не могли вытащить из запоя ни близкие к нему люди, ни партия, ни экспедиция. В таких случаях говорили, что человек «сорвался в штопор». Лысов хотел, было, совсем уволить его. Поскольку органически не мог терпеть пьянство, с которым то в одном, то в другом подразделении приходилось иметь дело. Здесь был другой случай.

Горюнов был неординарной личностью. Балагур и местный поэт, он имел заслуженный авторитет у геологов, как один из опытнейших геологов-съемщиков, доказавший, что умеет составлять не только геологические карты, но и открывать крупные рудные объекты. Осеннее было как раз в их числе, изучение которой находилось под контролем Министерства геологии Союза. Поэтому награждать человека, ушедшего в запой, администрация экспедиции и управления просто посчитала абсурдным, поскольку партийные власти не подписали бы ходатайства о награждении. Партия контролировала не только назначение кадров, но и одобряла или нет поощрения. Тогда начальник экспедиции и управление нашли другой выход. За открытие месторождения Горюнова представил к месячному окладу, а начальника партии Сидельникова, в которой было сделано это открытие, который пил также, но не попадался, представил к ордену Трудового Красного Знамени.

О представлении к награждению Сидельникова знали единицы. Постепенно к весне Горюнов вышел из штопора, приобщился к камеральным работам. Ему поручили написать новый проект на новую территорию, и он с энтузиазмом взялся за него. Речь шла о геологической съемке перспективного на целый комплекс месторождений Кыллахского выступа.

Нилыч и дневал и ночевал в экспедиции. Эйфория открытия полиметаллических руд в венде захватила не только экспедицию и его, как автора открытия месторождения, но и ведущие институты страны, кинувшиеся выбивать средства на изучение месторождения и закономерностей размещения полиметаллической минерализации в регионе. Наперегонки институты выделяли то одну, то другую полиметаллическую зону. А уж за название полиметаллической провинции сражались отточенными перьями на страницах научных и околонаучных изданий. Приоритет оказался не за тем, кто открывал, а за тем, кто первый называл…

Нилыча не особенно волновало отстранение его от должности и Осеннего. Он горел съемкой и потому принял новое предложение как должное. В мыслях уже строил планы, где поставить поиски на новом листе, уцепившись за те закономерности, которыми он уже владел. А потому оставался на людях по-прежнему открытым, веселым. Налево и направо раздавал эпиграммы. Но то, что творилось у него в глубине души все узнавали только тогда, когда он, сорвавшись в очередной запой, нетрезвым заходил в кабинеты к геологам и выкладывал все, о чем наболело, о чем переживал.

Горюнов был по конституции сух и жилист. Но при этом обладал недюжинной силищей и выносливостью. А потому в полевых условиях работал за троих. По итогам полевых работ никто не поражался самому большому объему выполненных им съемочных маршрутов. Иногда за сезон он менял нескольких маршрутных рабочих. Не выносили темпа его работы. Часто надевал на себя радиометр, и в маршруте был один в трех лицах: начальник партии, основной исполнитель карты и маршрутный рабочий. В поле отпускал бороду, которая отрастала за полевой сезон огромной и была эталоном мужской гордости. Для полевиков он был легендой, весельчаком, балагуром. Но в камеральных условиях он был некудышным работником из-за своей непоседливости, постоянного отвлечения на шутки и розыгрыши. Он метался из кабинета в кабинет, отвлекая тем самым людей от напряженной работы. Но в этом была только его тайна. Он даже на миг боялся оставаться один на один в кабинете, поскольку мысли его всегда тяготели к тому, как выпить. Он был пленником этих желаний и был болен соблазном, но не признавался ни себе, ни окружающим, сводя очередной запой к досадному недоразумению, и шутил: «Опять был в отключке!».

Однажды, будучи старшим геологом у Яна (так звали геологи между собой талантливого геолога-съемщика Владимира Александровича Ян жин шина, китайца по национальности и русского по духе и по натуре человека), Александр Нилыч проявил чудеса изобретательности. К Ян жин шину начальником экспедиции он был «сослан» на воспитание.

Будучи по натуре трезвенником и великолепным спортсменом, Владимир Александрович ненавидел пьяниц и пьянство вообще, поскольку занимался спортом и здоровый образ жизни для него был не пустым звуком, а мировоззрением. Потому был с Нилычем строг. Посадил его за стол напротив и контролировал каждый его шаг. Провожал с работы до дома в обеденный перерыв и по окончании работы. А когда тому хотелось курить, выходил с ним в коридор, хотя сам никогда не курил. Но так длилось недолго.

Однажды Горюнов приоткрыл дверь кабинета, и, не выходя из него, пускал кольца дыма в коридор. Ян, увлекшись запиской к отчету, не заметил, как тот высунул голову, протянул руку, опрокинул стакан водки, который налил ему за дверью канавщик и, как ни в чем не бывало, вернулся на свое место. Минутами позже, оторвавшись от отчета, Ян лицезрел перед собой пьяного и улыбающегося Нилыча.

— Когда ты успел!- крикнул Ян, и кинулся искать бутылку в столе, за ним, у вешалки. Напрасно! И когда неожиданно дверь приоткрылась, Ян неожиданно заметил руку, державшую стакан, наполовину наполненный водкой. За дверью еле стоял на ногах Питерский. Так звали самого лучшего канавщика в экспедиции, которого блатовал к себе на сезон Горюнов…

Ян понял все. Горюнов накануне дал деньги бичам. Посланцы сбегали за бутылкой и, подойдя к двери, ждали, когда Нилыч выглянет. Тут и подсовывали ему наполненный стакан водки, да и сами оставались не в накладе…

Тяга к поэзии у Горюнова была большой. Это даже была не поэзия, но хобби сочинительства. А не сочинять он просто не мог. Он писал на заказ и по желанию. Писал в стенную газету и местную – районную. К нему шли все, кто хотел поздравить кого-то с днем рождения или каким-нибудь юбилеем. Памятные адреса в стихах пошли от него. Но вершиной его изобретательности в поэзии был шедевр, которого не писал никто.

Однажды, когда главный геолог экспедиции третий раз возвратил для переделки ему главу по геоморфологии площади, которой тому не хотелось заниматься, он ничтоже сумняшися написал ее в четвертый раз, но в стихах, да так складно и по делу, что тот расхохотался и цитировал сочинение на техсовете как шедвр литературного изящества. «Пушкин написал роман, а наш Нилыч отчет по геоморфологии! Разве не талантище у нас?» - заметил главный геолог и тут же всенародно заставил его переписать главу в пятый раз.

В начале июля, когда все геологи были в поле, кроме тех, которые «сидели» на отчетах, в конференц-зал собрался народ по случаю вручения правительственной награды. Начальник экспедиции торжественно вручил орден Трудового Знамени начальнику партии Сидельникову.

— А как же Горюнов? Он же первооткрыватель Осеннего? - Выкринул с места Валов.

— Его наградили месячным окладом,- спокойно ответил Лысов.

— Так это же открытие Трофима Нилыча,- запротестовала Мария Ильинична.

— Надо меньше пить!- спокойно парировал начальник экспедиции и распустил собравшихся.

Когда эта весть дошла в поле до Горюнова, он по связи передал своему радисту на базе. «Поздравь от меня Петю Сидельникова. Он заслужил свою награду». При этом многим, бывшим в это время на вечерней связи, показалось, что в слове «заслужил» послышалось «выслужил»…

А Горюнов опять закончил поле с открытиями. Но в камералке опять запил… И это уже превратилось в систему.