Вышедший на пенсию Валов, не мог сидеть, сложа руки. Сорок лет интенсивных полевых работ превратили его жизнь в непрерывный круговорот: проект – поле – отчет – проект – поле… Редкое время отпусков для него было испытанием . Все хотелось назад. В экспедицию. Она была всем для него: домом, работой, лабораторией. Но сейчас безделье его угнетало. В НИИ ему отказали в возможности работать. Тогда он попытался устроиться преподавателем. Кандидатская степень была. Публикаций у него было много. В геологии слыл не последним специалистом. Но когда он начал обивать пороги института, понял, что все объявления, вещающие «о конкурсе на замещение вакансий преподавателей, доцентов и т.д.» - не более как фикция. Поскольку выдвигались свои и в конкурсе побеждали те же.

Тогда он решился на последнее. Попытаться прочесть курс структурной геологии для студентов факультативно и притом бесплатно, чтобы поделиться тем громадным опытом, который он наработал за столь долгое время, будучи в экспедиции. Да и сидеть без дела было невыносимо. На что ему просто ответили, мол, таких прецедентов у нас еще не было.

В коридоре Валова окликнул его бывший однокурсник Вадим, теперь доцент кафедры минералогии и петрографии.

— Ну что? Отказало начальство?

— Отказало. Даже за бесплатно не берут. Вот время пришло…

— Ладно, не расстраивайся! Пойдем в кафешке посидим.

Валову есть не хотелось. Заказал кофе. Вадим – пиво.

Молчали. Потом неожиданно заговорил Вадим.

— Ты еще не все знаешь, Леня… Ты хотя бы понял, почему тебе отказали в бесплатных факультативных лекциях? Отказали, потому что ты бы им показал насколько они серы против того, что ты знаешь и можешь дать студентам. А слушатели бы узнали, что им на самом деле дают те, кто их учит за такие деньги. Это же прошлый век!… Леня, ты не просто дурак и наивный человек. Ты очень опасен для существующего псевдонаучного бомонда … Потому и не место тебе здесь… Я понимаю, ты хочешь самовыражения, утверждения себя как личности, способной на что-то. Ты хочешь оттачивать свое геологическое воззрение в понимании современных процессов рудообразования и оценки перспектив рудных объектов с учетом современных знаний и технологий. Но такой возможности ты здесь не получишь, Леонид. Сейчас все в институтах за свои задницы беспокоятся. Им такой как ты – конкурент – не нужен. В свое время ты перерос своих сослуживцев в экспедиции. И для них остался, наверно, также чужд, как для тех, кто не дорос до тебя в высшей школе. Ты изгой, Валов…

Вадим закурил.

— Не куришь?

— Нет! – ответил Валов.

— Молодец! А я всю жизнь дымлю… А тебя Иришка, наверно, в свое время в руки взяла. А вот меня моя жена не переубедила. Дымлю.

Он сделал глоток пива после затяжки сигаретой и продолжил.

— Тебе не осталось места в этом сумасшедшем доме, который представляет сегодня Россия, Леонид. Правда, это не она сошла с ума, это ее сошли! Одни ради того, чтобы быть похожими на Запад и все делают для этого, даже вопреки собственным интересам и национальной гордости. А другие, потому что не хотят таких людей, как ты – доморощенных. Не хотят не потому, что на то есть причины. Нет! Не хотят и все тут! Они даже не знают, что сами хотят. А ты…, ты Валов одиночка, Дон Кихот в науке, обществе, над которым у нас теперь даже не смеются, а презирают.

— Одним арбузом бахчу можно засадить,- парировал, было Валов. – Семян в нем много…

— Для этого нужна благодатная почва, благоприятное время для посадки, благоприятный климат, наконец,- ответил Вадим. - В России сейчас ничего этого нет. Езжай на Запад, Валов. Я помню, тебя дважды приглашали… Правда опоздал. Возраст не тот уже…

— Там и без меня мусора хватает. Я червь, Вадим. Червь, который живет в собственном…

— Говне?

— Доме,- поправил Леонид и устало вытянул ноги под столом так, что скрипнул под ним стул.

Помолчали.

— Знаешь, дорогой Дон Кихот! А я тебе могу помочь. Только ты вряд ли согласишься с моим предложением,- снова заговорил Вадим.

— Так зачем же предлагаешь, если знаешь, что откажусь?- удивился Валов.

— Так, на всякий случай, может быть у тебя еще инстинкт самосохранения не утрачен. Проблема вот в чем. Сейчас, особенно чиновники от геологии, ринулись писать диссертации. Платят хорошие деньги. Такие, что за год и половины не заработаешь. А ты смог бы написать диссертацию с твоей работоспособностью, опытом и умением видеть проблему за пару месяцев. Материалом они обеспечат, не беспокойся.

— Писать чиновникам кандидатские диссертации?- удивился Валов.

— Не только. Докторские тоже. Разница только в цене… Хотя ты и кандидат, но, чувствую,давно обогнал некоторых докторов от науки.

— Так что же, бизнес вломился и в эту область? Что-то даже не слышал, что за рубежом такой бизнес процветает.

— За рубежом это ни к чему. А в России все возможно, Валов. Ну, так что? Берешься? У меня парочка клиентов есть. Смогу поделиться… А там, если защитятся, к тебе в очередь поставят других.

— Значит у нас в России дела совсем плохи, коли мозги стали покупаться на внутреннем рынке теми, кто, по сути, должен своей деятельностью способствовать развитию науки. Ты хоть понимаешь, что ты предлагаешь? Продавать то, что не сможет использовать покупатель!

— Еще как сможет! Ему не нужно тянуть лямку исследователя. Эту лямку будут тянуть те, кому государство не платит или позволяет влачить жалкое существование, как тебе, например. Напротив, ему оно заплатит сторицей за то, что эта бумажка у него есть… А ее помог сделать ты, Леня, умный.

— …А пишущие им диссертации копают яму самим же себе, коли государство хоть и не платит им, как ученым, но поскольку так называемые ученые плодятся с их божьей помощью, значит все ладненько. Стало быть, хорошо живется нашему брату, ученым, коль в такой нищете мы способны плодиться…

— Вот! Я так и думал. Откажешься!… Может и к лучшему… Только свою порядочность можешь засунуть в задницу. А когда останешься без средств к существованию, вот тогда поймешь, что все твои степени не более чем бумажки. Мало того, те, которые при деле, будут смотреть на тебя как на пустое место.

Вадим встал. Посмотрел на Валова сверху вниз, словно видел в нем уже пустое место и, ничего не сказав, пошел прочь.

— Вам принести счет? - вырос за спиной Валова официант.

— Да, пожалуйста…

Когда Валов едва расплатился по счету, выбрав из портфеля почти все, что у него было, невольно улыбнулся самому себе.

«Пригласил отужинать, нравоучения прочитал и еще заставил расплачиваться… Так-то вот, Ленечка… Может действительно догнать Вадима и попросить парочку кандидатур, чтобы на них заработать на свое пропитание?» - и рассмеялся уже вслух.

Официант подозрительно посмотрел на посетителя и на всякий случай удалился за стойку.

Придя в свою квартиру, Валов лег на диван. Щелкнул пультом. Экран телевизора заснежился и там трудно было что-либо различить и понять, что происходит. Но его это не интересовало. Его мысли уже были там, в оставленном им поселке, где, по словам Вадима, он там был также никому не нужен, как и здесь.

«А ведь Вадим в чем-то прав… Зачем я рвался в науку, если это никому не нужно сейчас, ни производству, ни академической школе?…».

Валов нервно поднялся, выключил телевизор, подошел к окну.

На улице шел снег. Падал и таял, соприкасаясь с еще не остывшей землей. А в воздухе, напротив окна, снежинки были почему-то похожи на черные хлопья. Они кружились в хаосе беззвучного танца и лишь на черном фоне превращались в белые, естественные.

«Нет! Это мне нужно, а не кому-то. Мне! Все что делает человек, он делает не для кого-то и во имя чего-то. Он делает для себя, чтобы узнать, кто он в этом обществе и понять, что его окружает…».

Он подошел к вешалке. Надел куртку и посмотрел в зеркало. Увидев свое отражение, вдруг мысленно спросил самого себя.

«А ты счастлив, Валов?»

И эта неожиданная мысль поразила его своей простотой и внезапностью откровения.

«…Не знаю… Но точно знаю, что я не несчастный… У меня есть Иришка! Вот, кажется ее шаги по лестнице…».

* * *

Валов не сдавался. В свое время в его партии работал некто Трунилин. Вадим как-то обмолвился о нем. Даже посоветовал обратиться к нему за помощью, поскольку тот когда-то занимал немалый чин в администрации города – был зав какого-то отдела в Комитете по природным ресурсам области. Но недавно вышел на пенсию, правда, продолжал занимать высокую должность чиновника в высшей школе области.

Валову его найти не представляло труда. Позвонил. Изложил свою проблему безработного. Тот вспомнил его, но почему-то не обрадовался. Все же пригласил его зайти через пару-тройку дней к себе в кабинет.

Леонид Михалыч просидел в приемной около часа. Из кабинета никто не выходил. Секретарша односложно отвечала по телефону, что Марат Зейнуллович Трунилин занят. Наконец, раздался какой-то резкий звонок. Секретарша подняла трубку и тут же сказала Валову: «Проходите!».

Трунилин подошел, cдержано поздоровался и пригласил к столу. Сам сел в свое кресло.

Когда чиновник выслушал бывшего своего начальника партии, он откинулся на спинку кресла и начал свой монолог.

— Я, тяжелее собственного хрена не поднимавший после того, как бросил полевую геологию, сидя в чиновниках, сегодня имею такую пенсию, Михалыч, что тебе такой даже зарплата не снилась. Ты, рисковавший своей жизнью, угробивший свое здоровье, создававший государству сырьевую базу для него сейчас ничтожество, валяющееся у ног собеса, выбивая себе мизерную надбавку к пенсии, или вот пришел к бывшему своему геологу просить у него помощи! А я – человек, Михалыч! Я – нужный государству винтик. Без которого мое отечество не может давить таких как ты, Валов. А я бы сделал это с превеликим удовольствием. Потому что помню, как ты помыкал мою безграмотность в составлении геологической карты. Помнишь? Еще до того, когда вы с женой начали специсследованиями заниматься. Не помнишь… А я помню, как ты тыкал в места несбивок карты и доказывал, что так не может быть. А оно и не могло быть так, потому, как я там и не был вовсе! И проводил границы так, как мне подсказывала целесообразность, а именно – плевать на то, чтобы вытягивать из себя жилы в отсутствии рабочих, жратвы и транспорта для того, чтобы карта была логичной. Мне логично было сохранить собственное здоровье, Леонид Михалыч! И я этим горжусь.

Он шумно высморкался. И продолжал. Валов не перебивал его.

— Да! На моей территории ты после нашел руду. Ну и что?! получил за это что-нибудь? То-то и оно, кукиш! Да еще с тебя премию, помню, сняли за то, что где-то и что-то недоопробовал по инструкции, которую писали такие же чинуши от геологии там, в Москве, или здесь, защищавшие диссертации на твоих же материалах, выполняя хоздоговорные работы в экспедиции. Соображаешь?!..

Трунилин встал и прошелся мимо стола и Валова.

— Помню, как вы с сопляком Глуховым в твоем кабинете после обмывки его защиты, разглагольствовали о смысле жизни. Хорошо помню. Вы, ищущие смысл жизни – не понял ее! Смысл в жизни – в том что бы жить! Как все! И при том очень хорошо жить. А ты, выйдя на пенсию, продолжаешь копаться в поисках истины в квартире с засранным подъездом…

Валов неожиданно прервал Трунилина.

— Но то, к чему ты призываешь, это же и есть жизнь животного! Жизнь, которая состоит в накоплении богатства, в удобстве жизни. Но это же мало! Да, я пришел к тебе просить помощь не для того, чтобы ты мне что-то и сколько-то одолжил, я пришел, чтобы ты посодействовал о трудоустройстве. А ты юродствуешь! И имеешь, как я сейчас понял, все незаслуженно. Понукаешь меня, но ты же несчастный человек, Марат! В крике твоем безысходность понять, в конце концов, зачем ты живешь? Хотя я сомневаюсь в том, что ты не понял. Напротив, понял! Просто боишься себе признаться в этом. Ты давно это осознал, но не сможешь изменить себя. Не сможешь! В этом и есть твоя трагедия. А я, униженный и оскорбленный тобой и твоей, подчеркиваю, твоей властью – счастлив! Потому как всегда делал то, что хотел, жил, как хотел, не оглядываясь в достатке ли, удобстве… Я жил и, сейчас понимаю, что живу, хотя и мучаюсь, что не могу заняться своим делом. А ты…, ты…, ты знаешь, мне почему-то жалко тебя!

— Меня?! Жалко? Да на хрена мне твоя жалость?! Кто ты мне? Наставник или душеприказчик!? Смотри, сколько их развелось! Сегодня в России правят воры, мы – чиновники, да попы. Оглянись, Михалыч!

И он расхохотался.

— Первые правят потому, что украли у населения все, что смогли украсть приватизаций всего, что можно было прибрать к рукам.

Вторые стоят на страже украденного, потому как воры делятся с чиновниками награбленным. Они в законе, Валов! Власть (она же чиновник!), хотя когда-нибудь и задохнуться от смертельных объятиях с ворами в законе, но будут вместе до тех пор, пока вор не станет править и не превратится в самою власть. Или…, или власть не посадит вора на нары. Кто кого! Чтобы опять же забрать у вора награбленное.

Третьи – истинные душеприказчики. Те претендуют на мою и твою душу и всех вместе. Только в отличие от тебя они смысл жизни человеку отводят не здесь, а там! – показал пальцем в небо Трунилин. – Сами же хотят жить и жрать здесь. Притом хорошо жить и до безобразия жрать в этом бренном мире за твою и мою душу… Они обирают, таким образом, и воров, и чиновников, и простых смертных, как ты. Тебе же дают возможность нищему, больному, думать о смысле жизни…

— Человек заслуживает такой жизни, которую он делает сам, сам и только сам! – начал, было, опять Валов.

— Перестань, дорогой! Мы дети своих пороков. А, значит, также порочны! На свете нет ничего смешнее правды и мерзости лжи. Вот ты думаешь, что в твоих исканиях смысла жизни есть правда. Отнюдь! Это такая же ложь, как все, что нас окружает. Потому как ты стремишься оправдать свою неудачливость в жизни тем, что одеваешься в одежды эдакого искателя истины. Но это же смешно! Понимаешь, как ты смешно выглядишь в глазах тех, кто живет в хороших домах, ездит на шикарных машинах, деньги хранит на счетах других государств, обеспечивающих сохранность их вкладов. Обрати внимание, не на своих четах! А ты при этом юродствуешь по поводу того, что ты счастлив!

Марат уже засмеялся истерично. Закашлялся. Потом, сплюнув в цветочный горшок, продолжил:

— Мерзость лжи только кажется мерзостью. Мы все вымазаны в мерзости и следуем ей. Кто в большей степени, а кто в меньшей. Но мы лжем всегда, когда это нам нужно. Мы лжем даже самим себе. Нам не нужна правда, потому как она категорична. А в мерзости лжи есть выбор. Хочешь верь, значит ты живешь по праву сильного и того, кто у власти. Ведь ты пришел ко мне, не я! А хочешь не верь, тогда режь свою правду-матку, и ищи работу в другом месте. Хотя…, я бы мог тебя порекомендовать кое-куда устроиться, но если тем я в двух словах скажу, кто ты, они двадцать раз подумают, прежде, чем принять тебя на работу. Сейчас, брат, не социализм. Сейчас каждый выживает, как может. Дурным людям – дадут работу, поскольку они дурные. А тебя – ни за что! Ты для них черная метка, потому как ежели что, так по делам своим будут выглядеть ничтожествами по сравнению с твоим умением…

— Ты страшный человек,- произнес Валов.

— Не страшнее тебя,- парировал Трунилин. Просто ты, обманывая себя, заставляешь сомневаться в выборе тех, кто лжет. Тем самым ввергаешь их в сомнения, которые никому не приносят пользу. Сомневающийся человек – жертва! Не сомневающийся всегда наверху.

— Ладно! И на этом спасибо…

Валов направился к двери.

— Постой, Михалыч! Я хоть для тебя геморроем выгляжу, все-таки не скотина последняя. Вот, возьми!

И Трунилин протянул бумагу.

— В техникуме есть место преподавателя структурной геологии. Зарплата не ахти, какая, а для твоей пенсии все же приварок будет. И не благодари меня. Не от любви к тебе помощь оказываю,- буркнул чиновник и отвернулся к окну.

* * *

Оказавшись «лишними» в нарождающемся новом демократическом обществе, асы геологии уходили в безвестность, влачили жалкое существование на крохотном пенсионе. Это те, которые безмерным трудом своим, в холод и зной тянули лямки рюкзаков до стоянки, дабы передохнуть и снова идти искать, делать карты, строить дороги и возводить города там, где была глушь, но была и мечта, что не напраслина все это…

Суров выедет из поселка в Новокузнецк и там, так и не достроив дом, умрет на руках жены в молодом посаженом им саду. Жена на скудные пенсионные сбережения похоронит мужа и сама уйдет вслед за ним, не помянув его на сороковой день.

Ананьев, заслуженный геолог Якутии, в тяжелом финансовом положении останется с больной женой в однокомнатной квартире где-то в уральском городе, где, получив отступную от государства за все почти полувековые лишения на Севере в малоэтажках соберется бывший геологический бомонд экспедиции умирать в безвестности, бедности и в забытье Геолкомом.

Валов, несгибаемый геолог, выстрадавший на Севере свою известность, заслуженный геолог Якутии, кандидат наук, не выдержав скитаний по поводу своего трудоустройства после ухода из экспедиции, умрет в бедности. А Ирина Нестеровна будет ходить, и говорить своим коллегам по старости: «Пошла в маршрут к Лёне на кладбище»… и плакала.

Волкодав, доктор геолого-минералогических наук, профессор после выезда с Севера будет приглашен на работу в одну из южных республик так и не выйдет с семьей из подвального помещения общежития студентов, которым будет передавать накопленный опыт геолога в Якутии.

Скобелев, заслуженный геолог Якутии, обосновавший перспективы уникального Северного золоторудного месторождения, разведав две его очереди, выедет на заслуженный отдых, и почти сразу умрет в забвении. Ибо те, кто жил по этажу так и не узнает, какого человека хоронили близкие.

Колмаков, лауреат Государственной премии, первооткрыватель Депутатского месторождения олова уедет на юг, приобретет домик, и будет заниматься огородничеством, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Умрет в безвестности.