Сеня второй год на Прижимистом ручье мыл золото. Отработанная до него старателями россыпь, как ему казалось, не могла привлечь никого, разве таких, как он – копачей. Он не прятался. Да и прятаться не имело смысла. Старатели Боравлева мыли далеко. Геологи с Сетте-Дабана ушли.
Прошедшим годом он намыл золота мало. Выйдя осенью на трассу, золото продал водителю из Магадана по сходной цене. Правда, о какой торговле могла идти речь, когда он и толком-то не знал, как быстро обесценивались деньги. Отдал золото за то, что предложил водитель. Договорился с ним на осень следующего года снова продать, что намоет. А проданного золота едва хватило, чтобы зимой кое-как свести концы с концами, да набрать продуктов и купить одежонки на следующее лето.
В марте, когда упали жестокие морозы, впрягшись в волокушу, которую изготовил заранее вблизи трассы, потащил поклажу прочь от нее по распадкам, дабы не привлечь внимание охотников, которых, от безработицы развелось множество.
Тащился к своему зимовью, не спеша. Дорогой охотился на куропаток, зайцев. Ночевал у завалов в мешке.
Через неделю, перевалив в Прижимистый, два дня отлеживался и отъедался. Больно исхудал. В зимовье, срубленным им повыше, на небольшом уступчике склона, с ручья не просматривалось. В маленькой палаточной печурке теплился жар. Было тепло и уютно. Он наслаждался своим домом, поскольку другого у него не было. Сызмальства ходил в тайгу с геологами, а когда тех самих государство подвело под сокращение, оказался без дома и без работы. До пенсии было еще три зимы. Да что пенсия, на нее его сотоварищи постарше, не жили, перебивались. И он был рад своему дому, за который и платить не надо, да и уходу чуть. Проконопать в зиму щели между бревнами, заготовь летом дров, да и живи себе. Правда, места глухие, даже дичь их обходит.
Поглядывая с нар на пробивающийся свет угольков из неплотно прижимавшейся жестяной дверки, Сеня отдыхал душой.
«Мука, сахар, чай у меня есть. Консервы, да курево тоже. Должно до осени хватить. Удача будет, намою грамм триста золота, глядишь, на «Дружбу» хватит. Дров на зиму много требуется. Обрубком «стахановки» тяжело, да и долго шоркать. Бензин и масло еще в бочках от старателей осталось… А завтра пойду на озеро. Далековато,правда, но что делать… До весеннего тепла далеко, а в заботах время пролетит быстро, и не заметишь, как надо будет снова ставить проходнушку и мыть, мыть…».
Веки Сени закрывались, и он опять засыпал. Снов не было. Редко их видел. А если видел, то все время почти один и тот же. Как затаскивал на гору санки, сделанные дедом Игнатом и, лежа на животе, стремительно катился вниз. У самой речки, из-за кусточка, выбегала черная собака, бросалась на него и трепала загривок. Сердце останавливалось, а потом бешено колотилось. «Мама!,- кричал Сеня, - мама!»… и просыпался…
Вот и сейчас, что-то вскрикнул во сне и, проснувшись, сел на нары и тяжело дышал.
— Фу, напасть! Приснится же…
* * *
Чернышов был доволен. Теперь он мог реализовать задуманный план. Самородок лежал в рюкзаке. Скоро он легализует его на промывке и все благополучно завершится… А уже первые граммы в самородке открывали ему еще не начавшийся промывочный сезон. Это грело душу. Он был уверен, что если ему удастся вскрыть цоколь террасы, то намоет золота непременно. Столько, что и на троих хватит.
Григорий долго бился за возможность заброситься в тайгу. Кое-как в мехцехе собрали из старья вездеход. Но водителя не было. И ему подвернулась удача. Вечером, когда все уже потянулись с конторы домой, ему позвонил Матвей Сыромятин.
— Гриша! Слыхал, что у тебя нет вездеходчика, возьмешь меня на сезон.
— Да у меня в сезоне водителю делать нечего, а вот на период заброски и выброски взял бы. Но ты знаешь, больше тарифа у меня ведь не заработаешь.
— Согласен. Намоете золотишка, премию дадите,- пошутил Матвей.
— За нами не заржавеет, если намоем. А откуда ты знаешь, что мыть собираемся?
— Что делается в экспедиции – весь поселок знает!
— Ладно! Утром приходи. Проверишь машину, и на другой день поедем. Время не терпит…
Вездеход поднимался по долине ручья. С утра пошел дождь и чтобы не оказаться отрезанным большой водой, вездеходчик Матвей Сыромятин выжимал из своей железки все. Она чадила и дымила, потому, видно, что потекло масло и, выгорая, оно заполняло кабину. Слезились глаза водителя, а Григорий, открыв люк, ехал с открытым забралом.
Но вот показались брошенные старательские бочки, на санях балок и стоявшие поодаль зимовье. Иван и Григорий перетаскали уже намокший груз в балок. А вездеходчик стучал топором, разбивая старые доски, чтобы растопить печь в зимовье.
— Здесь кто-то недавно был,- заметил водитель, когда мокрый Григорий и Иван вошли в зимовье. – Когда печь открыл, свеженькая зола была. Словно день-два назад кто-то топил печь.
— Может охотники?- предположил Григорий.
— Какие могут быть охотники? На носу лето. Кукушка уже кукует!- снимая сырые сапоги, ответил Иван.
— Странно, кто же мог быть здесь? – насторожился Григорий.
— Ну вот, начались страсти…Сейчас черный копач в дверь постучится и каюк всем нам!- засмеялся уже Иван. – Тогда мы не первыми окажемся, а последними здесь это уже точно.
— А что ты ржешь?- подал голос водитель.- Сейчас знаешь, сколько по тайге народу бродит!? Власть производство на помойку выбросила, а народ в тайгу загнала. Вон я слыхал как на Индигирке…
— Хорош страсти-мордасти рассказывать. Лучше, Матвей, сходи чайник чистенькой воды набери. В ручье вода уже грязная.
— Вот-вот! Выше нас и старается копачик. Потому и вода мутная,- продолжал хохмить Иван.
Григорий махнул на него рукой и сам взял чайник, вышел на улицу.
За зимовьем в маленьком болотце вода была чистая. Григорий помыл чайник, набрал воды и взглянул на ручей. Вода в нем уже бежала горбом, и было слышно, как в мутной воде перекатывались валуны.
«Скорее всего Матвей нарочно сказал про свежий пепел в печке, чтобы страху на людей нагнать, а потом посмеяться… Но все же надо будет иметь ввиду, что черные копачи бродят по тайге»,- почесал затылок Григорий и зашел в зимовье.
Дождь шел день, потом второй, и уже, думалось, что ему не будет и конца и края. Вода в ручье шумела и подступила к зимовью. Вездеход уже стоял в воде
— Не снесло бы, террасочка-то не высокая,- заметил Матвей, когда все вышли очередной раз посмотреть на воду. Не упала ли?
— Двадцать лет балок и зимовье стояли, не снесло, и сейчас не снесет,- заверил Иван-промывальщик и позвал народ «перекинуться» в карты.
На другой день дождь прекратился, и команда Чернышова приступила к изготовлению двух проходнушек, представляющих собой две колоды с небольшим бункером с прибитыми резиновыми ковриками-трафаретами для удержания золота в процессе промывки галечника и песка.
Не дожидаясь, пока Иван с Матвеем закончат делать проходнушку, Григорий ранним утром кинул в рюкзак котелок, собрал нехитрый обед и двинулся в верховья ручья к своей террасе, чтобы посмотреть, докуда пройдет вездеход, а заодно и помыть лотком. Нетерпелось.
Долина уже просохла. Ручей, то входил в каньон, то раскрывался широкой долиной. Местами стены каньона были настолько узкими, а ложе выстлано такими большими валунами, что Григорий недоумевал, как когда-то старатели протискивались здесь с тракторами.
За очередным поворотом ручья Григорий поскользнулся и, падая, зачерпнул воды в сапоги. Чертыхнулся, вышел к пойменной террасе. Там разулся, разложил костер просушить сапоги.
Лег на толстое бревно. Кучевые облака, бродившие утром на востоке, уже словно испарились куда-то. В голубом небе не было на чем остановить взгляд. И ему чудилось, будто он плывет в этом небе, и это выглядело уже такой реальностью, что Григорий неожиданно ухватился руками за бревно, потому как почувствовал – падает. Ощущение этого воздушного движения пропало, потому что в сознании возникло гадкое чувство в сопричастности к утайке самородка, который неожиданно приобретал мистическую окраску фатума. А странное сочетание вначале полета сознания, а потом физического ощущения падения, ему уже мерещились не случайными. Ибо за взлетом его геологической карьеры, последовало падение в бездну низости, граничащую с воровством, которое могло квалифицироваться уже как преступление. И это ярмо уже давило, исподволь снедало и разлагало изнутри его дух.
«Что же это твориться со мной? – говорил один голос.- Неужели теперь всю жизнь я буду вздрагивать от мысли, что я вор и преступник? Да!- признался себе сразу Григорий. – Даже, если и не узнает об этом никто… Я – меченый золотом!». Другой голос протестовал. «Да брось ты, Гриша, слюну пускать! Сейчас Россию целиком растаскивают, а ты печешься о каком-то вшивом самородке, даже продав который, не поправишь своего материального положения. Окстись! Засунь свои слюни в одно место и беги копать свое золото. С волками жить – по-волчьи выть, Гришенька…».
Чернышова словно подбросила какая-то сила. Вскочил, заходил туда-сюда. Раздвоение сознания и оценок мучили.
«Действительно! Что я терзаюсь? Почему я должен переживать, если все вокруг поменялось местами. Если вчера было преступно заниматься фарцовкой, то сегодня это называется мелким легализованным и благопристойным бизнесом. Если недавно все, что было связано с социализмом, воспитавшим в нас чувство пристойного отношения к делу, людям, то сейчас его «опустили» и превозносят господство собственности над всем: разумом и совестью по отношению к себе и другим. Деньги, деньги, деньги – много, как можно больше денег! А я что? Нет, уж хватит!».
Григорий намотал на ноги еще сырые портянки, надел сапоги, подхватил рюкзак с карабином и пошел твердым шагом вперед, туда, где он нашел свое золото.
«Ишь, расслюнявился! Гнилье, обученное на альтруизме. Вперед!».
И действительно, сомнения куда-то ушли, и он уже насвистывал какую-то мелодию, пока не остановился как вкопанный. Струйка свежей мути наплывала откуда-то сверху. Становилась все шире и менее прозрачной.
«Кто-то моет! Черт! Значит, вездеходчик не ошибся, здесь кто-то есть. Кто?»- задался вопросом Григорий.
Инстинктивно сняв карабин с плеча, он прошел к излучине ручья, где скала прикрывала обзор долины. Осторожно выглянул из-за неё. Никого. Почти прямой отрезок ручья уходил до следующей его излучины. Прошел туда. Уже не мутные отдельные струйки окрашивали посветлевшую после паводка воду, а вся вода в ручье приобретала желтовато-зеленоватый оттенок отмываемой выше по течению приплотиковой синюги .
«Моют, сволочи!- чуть не застонал геолог. – Мой ручей моют, мое золото! Копачи проклятые. Что же делать?».
Он уже подумывал, не вернуться ли к биваку и предупредить своих о чужаках. Но Григорий осторожно продвинулся дальше. Хотел, было уже, выглянуть из-под ольшаника, как вдруг раздался душераздирающий крик. От этого крика похолодело внутри, но Григорий все-таки шагнул вперед, и перед ним возникла страшная картина.
Под террасой, где он когда-то вымыл самородок, придавленный сползшей сверху массой галечника, в грязи барахтался человек. Поодаль стояла заполненная плитками сланцев проходнушка. Торчали два лома. На берегу лежал рюкзак и старый, видавший виды почерневший таз.
Геолог хотел рвануться на помощь придавленному копачу. Но какое-то мгновение соображал. Один тот или несколько их. Раз кричит, стало быть, зовет кого-то.
— А-а-а!
Уже не крик, а глухой стон доносился из-под завала. Григорий решительно рванулся к несчастному, огляделся по сторонам и, скинув карабин с рюкзаком, подбежал к человеку.
Он был придавлен так, что руки оказались под животом. Голова в грязи едва поднималась над водой. Еще мгновение и обессиливший человек захлебнулся бы.
— Держись, я сейчас!
Чернышов, придерживая подбородок копача, начал отгребать галечник, но сверху уже падали валуны. Ему показалось еще немного, и весь край оттаявшей террасы обрушится и погребет их под собой. Сделав страшное усилие, геолог нащупал под галечником плечи обреченного и рванул на себя. Тело поддалось. Ногами ему помогал копач. Чудом им обоим удалось отодвинуться от края террасы, как она медленно начала сползать вниз, накрывая галечником оставленный лоток на косе.
Мокрый, весь в грязи, копач плеснул в лицо себе водой.
— Сеня?… Ты?!
— Гриша! Тебя Бог послал ко мне!
Сеня кинулся обнимать Григория, лопоча что-то сквозь глухие звуки, похожие то ли на мычание, то ли на рыдание.
— Перестань, чего ты?- успокаивал копача геолог. – Все позади, опомнись!
Но Сеня словно обезумел и не мог оторвать руки от своего спасителя.
В конце концов, Григорий отвел его к противоположному пологому берегу. Заставил снять все с себя. Разжег костер. Поставил котелок с водой.
Сеню, несмотря на теплый почти летний день трясло не то от холода, не то от пережитого. Григорий накинул на него свою штормовку, высыпав все из рюкзака, прикрыл ноги копача.
— Ну, теперь рассказывай, как здесь оказался,- сказал Григорий, подавая ему кружку свежезаваренного чая.
Сеня пил чай мелкими глотками, постепенно приходил в себя. Рассказал о том, как два года тому назад вернулся в тайгу охотой промышлять. Но какая здесь охота. Угодьев ему не отвели, а чтобы не умереть с голода, решил золотишком промышлять. Вот и допромышлялся.
— Ты знаешь, Гриша. Бог на свете есть, это я теперь точно знаю. Подкопал я террасу. Больно хорошее золото пошло по спаю. Да увлекся. После дождя оттайка хорошая была. Вот и засыпало. Да так, что понял, каюк пришел. И так завопил, просил Боженьку помочь, что услышал меня и тебя подослал…,- и заплакал.
— Будет тебе, Сеня! Выкарабкались ведь. Я сам думал с тобой останусь под завалом. Тяжела землица оказалась с галькой, да валунами.
— Тяжела,- всхлипнул Сеня, откинул рюкзак с ног, выпрямился и поманил пальцем Григория.
— Пойдем! Отблагодарить хочу тебя за чудесное мое спасение. К колоде подойдем…
Сеня нагнулся над колодой. Полил водой сверху и на резиновом коврике начали обнажаться золотины. Лил, отмывая шлих еще, пока Григорий не присвистнул. На коврике обнажилось до сотни граммов. Оно было разное: мелкое и крупное. Выделялись несколько самородков от двух до 10 грамм.
— Ну, как?
— Хорошее золото. Сколько дней мыл,- спросил Григорий.
— Со вчерашнего дня старался. Как вода убежала после дождя, так и начал мыть. Но это еще что, пойдем что-то еще покажу.
Сеню как будто подменили. Полуголый, он ступал без опаски босыми ногами на галечник и подвел Григория к склону, где на высоте человеческого роста из мха торчал старый пень. Пошарил за ним, нашел тряпицу и развернул. В тряпице лежало два самородка общим весом около 100 граммов…
— Слушай, а я тебя не спросил, как ты оказался-то здесь. Что геология оживилась, и вновь ваш брат пошел по Сетте-Дабану кружить? – спохватился Сеня, пряча золото обратно.
— Нет! С геологией хреновато. Вот перешли на так называемую малообъемную добычу золота без применения технических средств. Это мой полигон этого ручья. Будем брать то, что осталось от старателей.
— Выходит, я на твою территорию залез?
— Выходит так, Сеня. А я по закону должен тебя милиции сдать,- улыбнулся Григорий.
— Ну и что, сдашь?
— Да на что ты мне нужен, Сеня? – сказал Григорий, когда подошли к костру.
— Так возьми меня в свою бригаду? Я тут струю такую нашел,- обрадовался копач.
— Нет, Сеня! В разрешении оговорен состав работающих на промывке. Это через органы надо делать. А тебе, насколько я помню, с органами лучше не общаться…
— Это так, Гриша,- опустил голову копач.
Снизу ручья вначале раздались голоса, а потом вышли люди.
— Кажется, наши. Не вытерпели за мной пошли…,- начал, было, Григорий, и тут же осекся.
— Час от часу не легче! С автоматами какие-то, Сеня!
Сеня струхнул и вдруг быстро заговорил.
— Ты, это, Гриша, не выдавай меня. Дознаются, тогда уж заметут надолго. Скажи, мол, попросил ты меня показать, где золотишко намыть за вознаграждение после сезона, ну банками там, мукой, чаем. Не выдай!…
— Эй! Стоять! Руки за голову!- крикнул впереди идущий человек, передернув затвор.
За ним двое сделали тоже самое.
Подходили без опаски, словно знали, что здесь только двое.
— Руки!- скомандовал старший,- обратившись к Чернышову.
Григорий протянул руки и на них защелкнулись наручники. У Сени тоже.
— В чем дело?- начал Григорий.
— А дело в том, что вы арестованы по подозрению незаконной добычи золота. Пошли к колоде!- командовал старший.
— Я же законно здесь нахожусь! Я геолог, а этот…, этот мой рабочий, кивнул в сторону Сени Чернышов. Внизу, на бывшей базе старателей, мои люди…
— Разберемся потом. Показывайте, что намыли!
— А вы-то кто будете?
— Мы уполномоченные государством ловить тех, кто самовольно моет золото.
— Что-то ни одного не знаю, не из поселковых милиционеров вы,- насторожился Григорий.
— Из Якутска мы! Пошли, показывай! – И показал удостоверение.
Подошли к колоде. Милиционеры присвистнули. Достали из рюкзака металлический контейнер, сгребли в него все, что было в колоде.
— А теперь показывайте остальное.
— Остального нет, мы только начали работать,- сказал Григорий.
— Хищничать!- уточнил один из милиционеров и осклабился.
Геолог посмотрел на Сеню, мол, как насчет тех самородков, которые в тряпице.
— Не намыли больше,- хмуро подтвердил Сеня.
Арестованных усадили спиной друг к другу на бревно. Все, кроме одного, стоявшего с автоматом, занялись описанием найденного.
Закончив описание места происшествия, старший представился:
— Майор Горелов Валентин Георгиевич. Вы здесь должны быть одни, Чернышов Георгий Павлович. Как оказался рабочий с вами?
— Григорий!
— Не понял,- переспросил майор.
— Я не Георгий, а Григорий,- уточнил геолог.
— Ну, это тонкости… А все же, как оказался здесь рабочий с проходнушкой?
— Так это…, это я его попросил, чтобы подготовил весной все…, ну и попробовал помыть. Вот и попробовал… Ребята мои не в курсе…
— А где же живет ваш рабочий?
— Там!- махнул головой в сторону склона Сеня.
— Фамилия?
— Конюхов Семен Игнатьевич.
— Так и запишем. Пойдем туда позднее, а сейчас подъем, пошли вниз, будем дальше разбираться.
Странно и молниеносно складывались обстоятельства для Григория. Не успел в тайгу выехать, а идет уже к своему табору в наручниках.
«Неужели майору не известно, что я законно оказался на бывшем старательском полигоне?… Сейчас придем, покажу ему бумаги и все окажется простым недоумением, а вы, учинившие облаву, окажетесь ни с чем. Пшик у вас получился, ребята!» - Думал, перепрыгивая с камня на камень, Григорий. За ним милиционер не поспевал, непривычно ступал, скользил и чуть не падал в ручей. Сеня шел впереди и все поглядывал по сторонам. Григорий понимал его… «От такой оравы не убежишь, Сеня. А там…, там все равно дознаются, как оказался ты у колоды. Я что, я выкручусь…».
Но здесь в сознании Григория только сейчас всплыл самородок. Впопыхах он забыл о его существовании.
«А ну-ка, нашли уже его там в таборе? Перетрясли вещи и бутор, и нашли… Тогда плохо и мое дело. Совсем плохо. Будут выяснять, как он оказался в рюкзаке, перевязанным тряпицей. Если случайно подобрал в ручье, то почему не сказал ни промывальщику, ни водителю вездехода. Ведь они теперь были в доле по добыче золота. Выходит опять воровство… Утаил от своих… Потому что самородок не в контейнере находился.
На стоянке Чернышов увидел ту же картину. Матвей и Иван спиной друг к другу сидели на бревне. У костра маячили два милиционера с автоматами. Гора бутора, ранее покрытого брезентом, была раскидана. С зимовья вытащили не только спальные мешки, но и посуду.
«Хорошо работали ребята. Искали… и, возможно нашли золото. Тогда мое положение хуже, чем Сенино. Сам признался, что его заранее упросил мыть. Сбылось самое худшее»,- признался себе Григорий и невольно без разрешения сел на бревно около своих работяг.
— В какую канитель ты нас втолкнул?- повернув голову к Григорию, спросил его Иван-промывальщик.
— Разберутся, Ваня…, не ной! – Только и ответил ему Григорий.
Майор подошел к Матвею, водителю вездехода, похлопал его по спине и, снял с него наручники.
— Теперь твоя роль окончена, Матюша. Сейчас спокойно собирай шмотки свои, заводи железку и вывезешь нас к речке. К вечеру будет вертолет и мы улетим. А ты дорогу до поселка знаешь… Да не торопись. Порыбачь дорогой… Ты свое отработал.
Григорий понял все. Матвей раньше работал водителем в милиции, но вот уже второй год на полевой сезон устраивался водителем вездехода подрабатывать. И, видимо, продолжал выполнять работу милиционера, но уже в другой роли.
«Красиво провели операцию мужики. Ничего не скажешь. А мы чего только не болтали друг другу…»,- рассуждал Григорий.
— А нас,- протянул руки в наручниках майору Сеня.
— Пока очередь не дошла, Конюхов,- ответил майор. – Серебрянский! Все посмотрели? Весь груз перетрясли? – уже обратился к одному из милиционеров майор.- Пошли в зимовье, расскажешь!
«Вот сейчас покажут главную улику,- пронеслось в голове Григория. – Рюкзаки , правда, вряд ли перетрясти все…».
Милиционеры ставили чайники на костер, снимали сапоги, побросали автоматы на брезент. Отдыхали. Но один, все-таки, держал в руках автомат поодаль, покуривая.
Но вот вышел майор из зимовья с какой-то бумагой и подошел к Григорию.
— Здесь все перечислено правильно? Почитай внимательно, может что упустили…
Майор отдал ему список. В нем был перечень всего переписанного снаряжения, продуктов. Даже фигурировали лотки, скребки, ломы, гвозди, топоры и прочее. Самородка в нем не значилось…
— Нет списка документов, утверждающих, что я с отрядом нахожусь здесь на законных основаниях,- спокойно сказал Григорий. – В сейфе они.
— Пошли, покажешь!- сказал майор и, повернувшись к Григорию, снял с него наручники
Вошли в зимовье. Из него не вытащили только спальные мешки. И то были вывернуты наизнанку.
— А теперь открой сейф и доставай документы.
— У меня ключ в моем рюкзаке, что висит на гвозде в зимовье. Я сейчас принесу,- и хотел встать.
— Сидеть!- приказал майор.
— Серебрянский, неси рюкзак Чернышова сюда!
— А кто его знает, какой рюкзак его. Пусть покажет. Что весь бутор ворошить, что ли?
— Покажи, где твой рюкзак?- обратился майор к Григорию.
«Если не нашли, самородок, то он там еще…, а ключ в большом кармане привязан к хлястику,- размышлял геолог. – Надо что-то придумать».
— Ну? – повторил майор.
— Надо покопошиться в бутаре, где-то там, наверно,- тянул время Григорий.
— Да вон его рюкзак! – крикнул Матвей. – Сверху лежит!
— Давай его сюда,- приказал майор.
Матвей спокойно подошел к майору и передал рюкзак. Тот протянул его Григорию.
— Ищи ключ.
Григорий машинально взял рюкзак за малый карман и…, не ощутил там знакомой тяжести от самородка… Сердце его тревожно забилось. На мгновенье посмотрел в глаза майора. Они ничего не выражали. Взгляд казался даже каким-то безразличным.
Геолог отстегнул хлястик большого кармана, отвязал ключ от него и положил в сторону рюкзак. Открыл сейф.
— Серебрянский, иди сюда с ручкой и бумагой. Будем переписывать содержимое.
— Может, чайку сперва попьем, Валерий Георгиевич?
— Потом! Доделаем все как надо, а потом чаевничать будем.
Милиционер подсел рядом, подложил планшет под новый лист бумаги и начал писать.
Григорий начал вытаскивать содержимое.
– Книга «Геология россыпей»… Папка с документами,- диктовал Григорий, откладывая содержимое на опрокинутый ящик… Контейнер для хранения отмытого золота… Фляжка с водкой…, еще одна.
— Это другое дело!- заржал Серебрянский.
— Дальше!- приказал майор.
Григорий вытащил все из сейфа. Милиционер заглянул в него.
— Развернуть папку?- спросил Григорий.
— Не надо! Мы знаем, что там.
— Тогда зачем все это?- развел руками геолог.
— Чтоб ты спокойно работал в сезоне. Нам Конюхов был нужен. А вот у колоды попались двое. Стало быть, пришлось и тебя потрясти. Но, если бы нашли у тебя золото, не опечатанное в контейнере, и тебя бы забрали, как соучастника. Так что смотри! В сезоне еще наведаемся.
Сеня встал.
— А что я такого натворил, что за меня вцепились? Не себе же золото мыл.
— Себе, не себе, разберемся! Но вначале в твоем балкé досмотрим. Хоть грамм к рукам твоим прилипло, посадим уже как рецидивиста. Вот попьем чайку, закусим, и ты нас поведешь в свою конуру.
Майор взял протянутую милиционером кружку с чаем, подул на кипяток и, повернувшись опять к геологу, добавил.
— Ты Конюхова хотел прикрыть, а мог и сам загудеть вместе с ним. Как соучастник. И лицензия бы не помогла. Ишь, защитник нашелся…
Григорий присел на бревно. Налил себе кружку свежего заваренного чая и встретился с глазами Матвея. Глаза Григория спрашивали, мол, ты самородок прикарманил? В глазах Матвея промелькнула какая-то странная усмешка.
«Ты, а кто же другой! Никто не станет же у своего штатного осведомителя в карманах рыться… Да и спрятал его, где-нибудь в вездеходе… Не оставлять же его в тайге. Да-а! Выходит я у тебя должник. Спас меня. И слава Богу! Только вот, как сам-то с ним жить будешь? Самородок мое нутро чуть не сжег. И выбросить не мог и продать тоже. Теперь самородок казнить тебя будет, Матюша. А лучше бы ты его выбросил куда подальше…».
В зимовье Конюхова милиционеры перетрясли все. Вокруг все тропки обыскали, пни. Майор понимал, что золото «черные» старатели-копачи в балках не прячут. Уносят подальше. Но все-таки продолжал искать.
— Напрасно ищешь, майор!- Усмехнулся Сеня. В колоде все. А мыл его для того, чтобы на харчишки поменять у Чернышова.
— Вот за то, что мыл, за то и посадим,- ответил майор.- К тому же незаконно по тайге бродишь, и на ружье документа нет.
Сеня опустил голову.
«Допрыгался ты, Сенька. Срок дадут это уж точно. И не видеть тебе тайги-матушки, не рыбачить в озере, не влачить хоть полуголодную, но все же свободную жизнь. Странная она все же эта штука жизнь… Гришка утром от явной смертушки спас, а эти вот, днем наручники надели. Нет, майор, сбегу, только промашку сделай. Хоть одну мелкую промашку. От наручников бы освободиться, а в тайге меня не так просто будет взять…, - размышлял таежник. – Эх, батяня, батяня, и на что ты мне эту россыпушку показал…».
Конюхов сбежал перед самым Черным прижимом. Неожиданно попросился по тяжелой нужде, когда вездеход делал поворот на подъем к полке. Конвойный милиционер снял наручники и заставил его присесть на видном месте у обрыва. Все тоже попрыгали с вездехода промять ноги. Конюхов подошел к обрыву и…, что-то закричав, прыгнул с него. Крик эхом ударился несколько раз о стены каньона и затих. Все кинулись к обрыву. Но течение подхватило беглеца и понесло к излучине. Там он и скрылся. Погоня была бессмысленной, потому что по своей стороне обрыва милиционеры пройти не могли, а поворот быстро скрыл беглеца. За ним начинался плес на противоположной стороне. Беглец мог спокойно выбраться из воды и скрыться в горах.
— Ни куда не денется!- махнул рукой майор. – Если река не возьмет, значит, где-то в поселке объявится. Найдем. Поехали!
