Старший геолог Бунич Алексей со своей супругой Катериной что-то тихо обсуждали, глядя на фотомакет высотных аэрофотоснимков предстоящего проекта новой партии. Техник геолог Шакина под бинокуляром отбирала монофракции минералов. Как вдруг Глухов что-то встрепенулся и позвал Курова.

— Коля! Подойди-ка сюда.

Куров вылез из-за своего стола, на котором еще когда-то давно витиеватую подпись оставил Голубев-Мышкин, дальстроевский россыпник. Он расписывался витиевато, но в конце обязательно вырисовывал мышку. Как рассказывали старики-геологи, сколько не боролись с ним бухгалтера, когда он был материально ответственным лицом в дальстроевские времена и после него – тщетно. Подпись свою он обязательно заключал в вензель мышки. А на все требования бухгалтеров отвечал односложно: «Подпись же должна соответствовать фамилии? А куда же я без мышки…».

Этот обшарпанный стол переходил по наследству от одной партии к другой не один десяток лет. И возраст его был старше, чем сама экспедиция. После войны в Алданское РайГРУ привезли мебель из какого-то расформированного прорабства. С тех пор за ним сидело уже второе поколение геологов, олицетворяя не только завидную долговечность столярного изделия, но и демонстрируя социальные достижения социалистической экономики дальстроевской эпохи.

Стол бы давно выкинули, если бы не тяга геологов к раритетам не потому, что они чтили древность, а потому что их снабжали, как и с незапамятных времен – по остаточному принципу.

Но время неумолимо старило даже это несгибаемое создание. И сколько к нему не прибивали ножки, она отваливаливалась И, чтобы покончить с этим навсегда, Коля Куров прислонил стол поломанной ножкой к стенке и, таким образом, решил проблему еще нескорой утилизации этого произведения столярного искусства в двенадцатом прорабстве, где какой-то, может быть, зэк из исправительно трудового лагеря вложил в него душу.

Но ничего не бывает вечного. Коля, из-за тесноты кабинета, зажатый в крохотном пространстве обширного кабинета, слишком ретиво встал, зацепил ногой за ножку стола и тот, отодвинувшись от стены, потерял равновесие вместе с Куровым, и рухнул.

Со стола опрокинулась тушь, предусмотрительно помещенная в коробочки из-под конфет и поставленная в вырезанные дырочки под размер флакончивов, обычно из-под пенициллиновых, свалились планы, какие-то отчеты, книги вместе с калькой «фактматериала», которую второй день не мог закончить Коля к отчету. Все это посыпалось и свалилось на незадачливого геолога. Чета Буничей, Шакина вместе с Глуховым разразились хохотом. А Куров, поднимаясь с пола, и смахвая тушь с так и незаконченной кальки прямо на опрокинутый стол, сквозь смех промычал:

— Кажется, конец!..

— Чему?- спросил Глухов.

— Столу конец пришел…

— Мать честная! Так это обмыть надо!- воскликунул Бунич.- Столько лет простоял, надо же!

— После его похорон,- перестав смеяться, сказал Глухов.

— А мне как же теперь работать?- развел руками Куров.

— Посменно будем!- съязвила Катерина.

Куров выставил в коридор доживший свой век стол и пошел мыть руки.

Вернулся вместе с Чеченом.

— Василич! Лысов тебя премии лишит. Такой раритет сломал. Слышь, вот бы на выставку этот стол, пусть бы поглазели наши снабженцы и экономисты. В общем пиз…ец, полная амортизация!… Слышь, а ты проверь, может все эти годы наши бухгалтера амортизацию брали с этой рухляди…

Суров! Перестань материться. Здесь ведь женщины,- возмутилась Катя Бунич.

— Какие вы женщины! Вы геологини,- хохотнул в ответ Суров.

— Коля, ты сломал стол? - перебил Сурова Глухов, обращаяь к Курову.- Тебе и идти за бутылкой! Обмывать будем. Вот моя трешка.

— Возьми с нас,- протянул Бунич Алексей.

— Слышь, Саш, у меня трешки нет. Завтра отдам…,- начал Чечен.

— Ты наш почетный гость, Коля, сказал Глухов, знавший, что расколоть Чечу на выпивку пока не мог никто.

В это время зашел Ананьев с Ношиным. Следом протискивался Баскарев. Пришли с соболезнованиями об утраченном раритете и рылись в карманах в поисках трешек.

— Ладно, мы с Катей пойдем ко мне что-нибудь поесть приготовим,- сказала Тамара Шакина, одевая пальто.

Так вот из ничего, но по такому странному поводу геологи сдвинули оставшиеся служить геологии дряхлые столы и снова пошло-поехало… По старой камералке пошел дух вареной картошки, грибов и спиртного.

Утром Лысов вызвал начальника партии Глухова и за устройство пьянки на рабочем месте объявил новый строгий выговор.

Когда уже Глухов собирался выйти, начальник экспедиции спросил:

— Собственно говоря, а по какому поводу вы устроили пьянку, товарищ Глухов?

— Долго рассказывать, Георгий Иванович!

— И все-таки?

— Стол обмывали…

— Какой еще стол?

— Дальстроевский… За этим столом сидели ваши предшественники, начальник Алданского РайГРУ Показаньев, главный геолог РайГРУ Аникеев, а потом главный геолог СВТГУ, бывший наш главный геолог экспедиции, а ныне главный геолог ЯТГУ Степаненко… Да кто за сорок лет только не сидел за ним! В общем, история, Георгий Иванович. А вчера он рухнул. Вместе с ним и дальстроевская история… Как сказал Николай Григорьевич Суров – полная амортизация…

— Садитесь!- пригласил Лысов.

Начальник экспедиции прошелся по кабинету, посмотрел в окно на заснеженный Алдан. Сел рядом.

— Спасибо тебе, Глухов!

— За что?

— За то, что историю вспомнили… Спасибо!

Он встал, пожал ему руку и уже в дверях с иронией заметил начальнику партии.

— Правда, я не знаю, какой формулировкой теперь отменить свой приказ о выговоре вам…

— А вы не отменяйте, Георгий Иванович! Это тоже история, ее не перепишешь,- и вышел из кабинета.

— Что начальник вызывал?- допытывался Бунич, когда Глухов вернулся в кабинет.

— Да так, соцсоревнование надо развертывать в партии…

— А-а,- протянул Бунич и опять склонился к карте.

К вечеру дверь кабинета расахнулась и рабочие экспедиционных складов втащили новый двухтумбовый полированный стол и стул

— Принимай, Глухов! Начальник экспдиции распорядился тебе привезти. И ушли.

— Ничего себе! Василич, да у тебя теперь стол как у Лысова,- охнула Бунич Катя, проведя рукой по отпотевающей крышке полированного стола.

— Во! А я за стол Василича сяду!- отозвался Куров.

— Нет, Коля! Ты сломал досточтимый стол, тебе и за новым сидеть! Пользуйся, пока не передумал. А я за своим, стареньким, как-нибудь буду работать. С ним мысли иногда мудрые приходят…

— Может мне свой сломать, и я получу такой же,- размечтался Алексей Бунич.

— В одну и ту же воронку снаряд дважды не попадает! - ответил Глухов.

Все засмялись и стали помогать устанавливать Курову стол на место в бозе-почившего ветерана.

В конце рабочего дня, Куров вспомнил.

— Василич, зачем ты меня окликнул вчера, ну, перед тем как стол развалился?

— А-а! Подойди сюда. Вот видишь массив? Вот Коростелевская точка с десятью граммами золота. А вот канавы, которые пробил Миня. Здесь вынесены результаты опробования…

Подошел Бунич и тоже всмотрелся в план горных работ Ананьева.

…- А вот другая часть площади. Толща та же, золотоносная, в той же структуре. Рядом массив. Здесь должно быть золото, но никаких проявлений нет. Полагаю, тут Минька прошлепал со своими охломонами. То-бишь, пропустил… Вот меня и озадачил главный геолог бросить отчет на время и выйти на Дыбы, пошариться вокруг Тенистого, открытого Ананьевым. Я же думаю, лучшее золото здесь, а не на Тенистом. Тот срезан почти полностью. А здесь объект только вскрывается. Да и площадь, посмотрите какая! В общем, задал нам задачку Немцев, а у меня зуд стоит вот сюда попасть. – И глухов бросил карандаш на карту.

— Отчет завалим,-сказал Куров.

— Отчет мы все равно напишем. В срок ли не в срок. Дело десятое. А вот золото недалеко от Северного найти, это уже что-то! – Пойдешь, Алексей?

— У меня же проект?!

— Напишешь, куда ты денешься! А мне не с кем лезть сюда и альпинизмом заниматься…

— Все карячитесь, Василич, и другим жить спокойно не даете!- не отрываясь от плана, на который выносила фактуру предшественников Катерина. – За это премии никто не даст.

— О, Катенька, если бы мы работали с оглядкой на премию, то можно было бы и в поле не ходить. Пристроится где-нибудь, в каком-нибудь институте и переписывать то, что до нас делали. А мы – полевики! Это звучит гордо!- отшутился Глухов. – Впрочем, я никого не заставляю. Вы все вправе отказаться. Но я чувствую, что здесь объект рисуется, как пить дать, и весьма интересный!

— Вот и идите, карячьтесь сами!- пыхтела геологиня.

— Ладно, Катенька, кого-нибудь возьму…

* * *

Глухов действительно нашел новый золотой объект там, где ожидал. Назвал его Одержимым. Тем самым доказал однажды выдвинутую идею о наличии золота на Дыбах еще после работы на Кэннэ. Но понимал, взяться за него захотят не скоро. Слишком был труднодоступен. Тем не менее, удовлетворение получил полное от того, что сработали все поисковые признаки, которые он годами нарабатывал в Южном Верхоянье.

На Одержимом осталось еще несколько маршрутов, и Александр должен был переключаться на отчет, за срыв которого его как минимум лишат тринадцатой зарплаты и вдобавок объявят эдакое, что-нибудь, о котором долго в отчетных реляциях экспедиции вспоминать будут. Тот же главный геолог не будет вспоминать, как уговоривал его заняться этим объектом, вместо написания отчета. «А вот Мине Ананьеву все-таки придется пересматривать свои прогнозные сопли по золоту»,- размышлял Глухов.

— Алекандр Васильевич!- прервала размышления начальника партии студентка-практикантка из Миаса Охотникова. – Здесь толстенное дерево!

— Таких деревьев тут много, Пошли, Люда! А то что-то с запада тучи надвигаются, как бы не пошел дождь.

— Здесь написано что-то! – не унималась студентка.

— Мало ли что пишут туристы! Если они память о себе не оставят, не о чем вспоминать будет, пошли!

— Здесь год какой-то странный…

— Какой?

— Похоже 1748-ой…

— Что-о?

— Посмотрите!

Глухов не верил своим глазам. На лиственнице в два обхвата, а может и больше, на затесанной половине ствола мелким шрифтом были вырезано что-то. Очевидно ножом.

Он с трудом прочел только: «Здесь по…ся прах Ея ИВ … ровского, г-да 1748 ав…».

— Люда-а! Да ты знаешь, что нашла?

— Что?

— Да это же, это же…Метенев когда-то был здесь! Понимаешь, был такой горный офицер в царствование еще Елизветы Петровны. Так вот куда он доходил… Странно! Но об этом никому до сих пор не было известно. Людочка, дай я тебя расцелую… Ты не знаешь, что за великое открытие ты сделала! Понимаешь, это гораздо больше того, что мы нашли… Понимаешь, это голос из прошлого… Это он, Метенев здесь был…

Глухов волнуясь, в нескольких словах рассказал историю великого подвижника горного дела послепетровской поры.

— А теперь, теперь мы можем расшифровать эту надпись полностью.

Глухов вытащил полевую тетрадь и здесь же, где поставил последнюю точку своего маршрута, начал писать и приговаривать.

— Итак, это должно было выглядить так: «Здесь покоится прах Ея Императорского Величества…», дальше не понятно, а вот здесь должно быть имя казака Ивана Бобровского. Митенев упоминает его в своих заметках, которые сохранились в архиве..

— И с ними можно познакомиться?

— Конечно! Только не у нас в фондах. Подлинники хранятся в Свердовске.

— Вот это да! Какая история… А я думала, что освоение этих мест началось совсем недавно, когда просматривала отчеты по истории изученности площади.

— Видишь ли, разные люди пишут эту историю. Одни для того, чтобы написать и забыть, другие… Да это не важно. Важно помнить о тех, кто первый, понимаешь?

— Кажется, теперь понимаю.

Глухов очистил место около громадного ствола лиственницы, возраст которой был явно за триста лет. Поскольку тот, кто писал, явно уже это делал на дереве, как минимум пятидесяти-, а то и столетнего возраста.

Потом они шли к себе на стоянку. Глухов шел по руслу реки и рассказывал студентке о замечательном коломенском дворянине, одном из первых, кто нашел серебро в Южном Верхоянье. Она слушала и видела вполоборота одухотворенное лицо начальника, который, рассказывая, кажется, был не здесь, а в том далеком прошлом и видел то, что она не могла видеть.

…— А до него, недалеко отсюда, за тыринским перевалом, что к югу от нас, сержант Шарыпов первым нашел полиметаллические руды с серебром, ну, примерно такие, как на Менкече, я тебе показывал с водораздела на то место. Вот только до сих пор идет спор о том, где эти руды?

— Так и не нашли?

— Скорее всего, нашли, а вот какие из них разведывал раньше Шарыпов, это остается загадкой…

Глухов обернулся и, увидев приближающую полосу дождя, крикнул: «По коням!», взял за руку студентку и в несколько шагах оказался под густыми ветками стоящей на дыбинской террасе лиственницы. Порылся в рюкзаке, достал полиэтилен, накрыл ее и сел рядом.

Дождь уже прошел, но вставать не хотелось ни ей, ни ему. Тепло, исходящее друг от друга, было не только теплом, а нечто большим.

Синела даль. Где-то громыхала гроза. Было просто лето.