Хрущевская «оттепель» после XX съезда компартии вернула из лагерей «вредителей» и «врагов народа», «кроликов». Опустели трудоисправительные лагеря. Брошены дороги, которые начинались ниоткуда и вели вникуда рабским трудом заключенных. И, казалось, все остановится на Северо-Востоке. Наступит великий исход с Севера. Некому будет проходить выработки, копать шурфы, пробивать дороги, строить поселки, добывать золото и олово. Но снова потянулись на север люди. Власть придумала новый механизм вовлечения населения в тяжелую жизнь освоения Севера. Народ получил возможность выбора. Или на материке довольствоваться низкой зарплатой или вербоваться туда, где и зарплата побольше и надбавки к ней росли каждый год. Клич компартии к освоению богатств Северо-Востока поддержали комсомольскими путевками. Молодость жаждала романтики. И она ее получила сполна с неустроенностью быта, трудностями освоения вскрытых богатств и романтическим ореолом, на которые всегда идет молодой человек, полный желаний найти приключения в жизни.
И это действительно был новый период в освоении Северо-Востока. Сюда были брошены не только люди, но и задействован огромный промышленный потенциал, снабжение, транспорт, связь, авиация. Страна мощными темпами стала прирастать экономикой Сибири с заменой рабского труда на вольнонаемный. Геология, геодезия, геофизика становятся дефицитной, романтической специальностью, а конкурсы в институты и техникумы по этим специальностям были такими же большими, как на физические факультеты. О геологах запели, о них стали писать, ими стали гордиться.
Сезон ронял пожелтевшие иглы с лиственниц. Лишь ольха по северным склонам, да березняк еще зеленели и не торопились сбрасывать свое летнее убранство.
Трофим Нилыч Горюнов возвращался с двухдневки. Хождение за рамкой листа карты его интересовали только с точки зрения увязки геологии с соседней территорией. Маршрут, как маршрут. Докембрий1 им был откартирован верно, структуры увязывались легко. Но фанерозой2 предшественников ему не нравился, поскольку Нилыч нашел лучшие разрезы и с удовлетворением завершал полевой сезон, возвращаясь на свою базу не простым переходом, а маршрутом.
Высыпки, фрагменты коренных выходов знакомых частей разреза он приветствовал как старых знакомых. Ставил точки на карте, а радиометриста спрашивал, не поворачивая головы:
— Фон?
— Девять!
— А сейчас? - опускаясь к седловине, опять спрашивал Горюнов.
— Семнадцать!
— Значит верно, иниканка3 здесь. Ранний кембрий. Вот и щебенка черная.
На водоразделе Нилыча заинтересовали слегка буроватые глыбы доломитов венда4. Их своеобразная структура поразила его. Он раскалывал камни, пока, наконец, под глухим ударом молотка не брызнули кристаллы галенита – свинцового минерала. Рыжеватая же мелкозернистая масса представляла собой бурый минерал цинковой обманки - сфалерита.
— Мать честная! Руда! Полиметаллы… Наконец-то! не зернышки какие, а полосчатые и даже массивные руды…
Горюнов сбросил рюкзак и начал колотить камни. Подошедший радиометрист автоматически произнес:
— Активность семь!
— Снимай рюкзачок, Леша! Руду колотить будем! – Горюнов показал обломки, насыщенные галенитом.
— Это что, опять пробы будем брать?
Нилыч захохотал.
— А ты что, Лешенька, устал? Геолог всю жизнь идет к руде, а находит ее чаще всего неожиданно, когда уж сил никаких нет ходить в маршруты, а тем более искать… Ему бы уже под боком женушки в подмышки дышать, а руда, нате вот, обнажилась перед тобой, как блудница. Бери – не хочу! – И рассмеялся. – Геолог может всю жизнь ходить по тайге, составлять карты, искать, но редкому специалисту удается найти то, что потом назовут месторождением. И мы с тобой будем брать и руду и образцы. Да и канавки по руде пройдем. Где наша не пропадала, там не пропадет!
— Так осень уже? – не унимался радиометрист.
— А что нам осень. Глянь, какие развалы! – И Горюнов показал молотком вниз по склону. – Даже не верится, что матушка-Природа такое могла сотворить! Месторождение свинца и цинка одним словом, Лешенька, оно родимое! Нужно только вскрыть, проследить и прикинуть, сколько руды здесь. А здесь кроме свинца и цинка могут быть примеси разные, а какие – установим анализами.
Нилыч бегал по склону, стучал молотком, радовался. Алексей сидел на рюкзаке и выводил на кривых дереянных бирках и крафтовой бумаге каракули: название экспедиции, номер партии, образец, год… Горюнов подходил к нему и снова подсовывал под нос образцы, мешки с пробами, называл очередной номер. Алексей пыхтел и почесывал затылок.
— Не подымем, Нилыч! Эвон сколь наложили камней. Лошадь не подымет.
— А мы и есть лошади, - смеялся Горюнов. – Только двуногие…
Трофим Нилыч торопился. До захода солнца осталось совсем немного, а по темноте идти не хотелось. Обследовав развалы руд, он поражался их выдержанности, что указывало на наличие богатых скоплений рудной массы. Нилыч тщательно наносил на аэрофотоснимки точки, переносил их на карту, рисовал тела. Картинка получалась внушительной. Сделав последнюю запись в полевую книжку, он внезапно вскочил и начал укладывать образцы и пробы в рюкзак, оставив меньшую часть радиометристу. Но когда начал приподниматься, лямки затрещали, и рюкзак повис на одном плече.
— Я же говорил, не поднимем,- проворчал Алексей.
— А ты под руку не каркай!- Не зло огрызнулся Нилыч. Снял с карабина ремень и приточал его к рюкзаку. Поднялся.
— Кажется, дойдем. Пошли, Леша!
К базе подходили, когда уже стемнело. Бросили рюкзаки на кухне в десятиместной палатке, где суетился с хлебом Прокопич.
— Ну и заждались тебя, Нилыч! Сидельников все гадал, где ты мог запропаститься. В общем, вечеруйте с Лешей! Компот из ягоды на столе. Каша на пне у костра. Может, и не простыла еще. А я хлеб пойду поставлю.
— Ты, Прокопич, брось хлеб месить. Бражку ставь, повод есть!
— Бражку?! Дык это мы быстро сварганим, Нилыч. Было бы приказано. Сегодня зарядим, а на третий день попробуем. Глядишь, к четевертому дню и конец сезона отпразднуем.
— Не конец, Прокопич, начало!
— Не понял?
— Канавы бить будем!
— Сидельников же говорил, будто план дали уже, осталось всего ничего – кубов двести-триста!
В палатку протиснулся старший геолог Сидельников.
— Услышал твой голос, Нилыч!
— Здорово, Петр Николаевич! Ну что нашел что-нибудь?
— Да есть маленько, вкрапленность, не больше. А в основном вшивота одна,- скептически отозвался Сидельников.
— Бедность говоришь? А это что!? – Нилыч вытащил из рюкзака большой кусок руды и поднес к керосиновой лампе.
— Приятная тяжесть!- произнес Сидельников.- Но галенита вроде маловато.
— Все остальное сфалерит тонкозернистый. Сейчас не увидишь. Днем посмотришь.
— И много ее там, Нилыч?
— Много-немного, канавами вскроем.
— Далеко от базы?
— Километров пять.
— Но я уже задал горнякам канавы вскрывать низы разреза юдомия…
— Придется отставить! Руду долбать будем. Хватит закапывать деньги государственные, как говаривал на техсовете Немцев, - давясь компотом, заключил Нилыч. – Наутро сам пойду канавы задавать.
Четверо суток Горюнов занимался организацией проходки канав по выявленной им минерализации. Сам документировал выработки. Погода не то, чтобы благоприятствовала – стояла тихая и ясная. Ласкала последними деньками уходящего бабьего лета. По опыту работы в этих краях Трофим Нилыч знал, что вот-вот задождит и пойдет снег.
Как только первая канава вскрыла коренные выходы руды, Горюнов утвердился в мысли, что перед ним не рядовая минерализация. Мощное пластовое рудное тело в грязном полотне канавы выглядело внушительно. Отмытая в воде полосчатая, с бурундучными текстурами, руда была очень красива, даже изящна. Он отбирал пробы, образцы и поражался насыщенностью пласта свинцово-цинковой минерализацией. Тут же задал еще несколько канав на продолжении первой. И когда вторая и третья канавы вскрыли на продолжении первой аналогичные руды, Нилыч устало сел под куст кедрового стланника, откинулся на его пахнущие свежей смолой ветви, и посмотрел в небо. Оно было каким-то бездонным. Редкие кучевые облака оттеняли его синеву, и ему показалось, что это он сам плывет по бескрайним просторам Улахан-Бама. Там, далеко, куэсты белых доломитов и известняков юдомия, кажется, снова звали в маршруты, чтобы искать и искать. А он-то теперь точно знал, что под этим уровнем находится горизонт, вмещающий несказанную руду. Понимал, что следить надо его, что открытая им первая массивная руда не последняя. Будут еще тела. И как здорово, что на следующий год снова предстоит здесь ходить еще один полевой сезон…
Горюнов очнулся оттого, что озяб. Привстал, посмотрел на часы. Он спал не более сорока минут. Кажется, даже видел какой-то сон. Перед глазами у него еще мелькали обрывки каких-то сноведений, пока сознание не выхватило из памяти саранку. Этот удивительный по красоте цветок его поражал своей строгой линией соцветия и оранжевым оттенком. «Кажется, якуты называют его сардаана. А что, красивое название для нового месторождения. Сардаана… Нет, лучше будет, если оно станет Осенним.
Почувствовав прилив сил, Горюнов пошел вниз по склону, где каюр увязывал вьюки с рудными пробами. «Пусть так и будет: дадим этому месторождение имя цветка»,- утвердился в названии открытого им рудного объекта Нилыч.
На утренней радиосвязи главный геолог Немцев допрашивал начальника съемочной партии Горюнова:
— Какие у вас геологические результаты, Трофим Нилыч? Что предложите к направлению работ на следующий сезон?
Горюнов вкратце подвел итоги полевых работ, но когда сказал о параметрах открытой свинцово-цинковой минерализации, Немцев замешкался:
— Повтори, Трофим Нилыч! Не ошибся ли ты в параметрах рудного тела.
— Нет, Иван Рудольфович ! Даю даже скромненько.
— Так это же месторождение! – воскликнул главный геолог.
— Мы тоже так думаем, ответил начальник партии.
— Вы подумайте о названии его, а на вечерней связи с вами будет говорить начальник экспедиции.
— Я на связи!- вдруг вклинился голос Лысова. – Я слышал ваш разговор.
— Пока рабочее название Осеннее, Иван Рудольфович и Георгий Иванович,- сказал в эфир Горюнов.
— Хорошо! Кажется, неплохо звучит,- заметил начальник экспедиции и приказал Горюнову вечерней связью прислать официальную радиограмму на его имя с подробными результатами горных работ по открытию нового перспективного объекта.
После связи Горюнов потянулся и спросил вошедшего к нему в палатку завхоза:
— Ну что там, Прокопич, бражка подошла?
— А куда ж ей деться, Нилыч! Выдержанная!
— Так что же томишь, каналья, зови всех на кухню! Надо же отметить конец полевого сезона…
