* * *

Я погружаюсь
в самого себя
и не казня,
и не любя…
Зачем мне истина?
Не знаю…
Себя давно
не понимаю.
В других глазах
ищу ответа,
но также в них
не вижу света…

Мистика

Тень моя
– не я…
Не я иду
по мостовой,
и голос из меня
не мой…
И страшно мне
наедине,
что я не здесь
и ни во вне…
Что все вокруг
исчезло вдруг
и поглотила
пустота,
в которой
дно и высота
слились
в одну лишь
бесконечность,
и в ледяную эту
вечность…
Нет!
Не хочу!
Ни вечности,
подобострастья,
надменности
я не хочу
и власти.
Хочу бродить
по мостовой,
чтоб верный пес
спешил за мной,
и видеть свет,
в конце тоннеля
и гладить морду
спаниеля.
О, Господи,
прошу одно,
даруй лишь жизни
приключенья
где взлеты есть,
где есть паденья,
и высота любви,
и дно.

* * *

Звучит мелодия
опять,
и
не понять,
что вдруг со мною
стало,
свеча гореть
в стакане перестала,
и я устал
чего-то ждать,
и пить вино,
смотреть
в открытое окно,
где утро
мне покажет дно…

* * *

Когда не пишешь долго ты стихов,
скукоженные мысли, расползаясь,
не обретают чувственных тех слов,
что ускользают, в буднях растворяясь:
в никчемных встречах, спорах, житие,
в каких-то бытовых нагроможденьях…
И кажется никчемным бытие,
как и пустое времяпровождение.
И так опять захочется любить,
как первый раз и трепетно, и нежно,
и чувственно стихами говорить,
и о свиданье думать безнадежно.
И в пламени свечи слова ронять,
на чистый лист бумаги и, надеясь,
что в этот миг смогла тебя понять
волшебница ночных мечтаний фея…

* * *

Мне дал Бог ум
при дефиците чувства,
я оказался лишним
в этом мире.
Вокруг живут,
а я один в квартире…
не замечаю ничего,
кроме искусства
творить,
загадки разрешать,
переживать,
что многие еще
не поддаются.
…За стенкою
влюбленные смеются,
скрипит за нею
старая кровать…

* * *

Мир разделен.
На Этот
и Иной.
На тот,
что всех сегодня окружает,
и мир гармонии,
где царствует покой,
куда нас после смерти
провожают.
Пока ж
кто правит –
провозглашает тосты,
а кто без крова,
пищи –
в забытье
мостит крестами
скорбные погосты,
жалкое влача
небытие.
Но в Мир Иной
предстанут пред Вратами
все –
без ранжиров,
званий,
степеней,
кто другом был,
казались кто врагами –
все встретятся там в Царствии
Теней.
О, как похожи будут
эти лица,
каким смирением
наполнится их взгляд,
когда карающая мудростью
десница,
подушно всем
определит их ряд:
кто в первый ряд,
где вечность и покой;
кто во второй,
где хаоса круженье…
Хоть я не проклят в жизни был,
второй
избрал бы ряд,
в котором есть движенье…

* * *

Среди вечной Вселенной,
как встарь,
горит одинокий
фонарь.
Зажег его
Прометей
через тысячи тысяч
смертей…
Среди вечной Вселенной
Любовь
всё волнующе будит
кровь.
Что же станет
с Миром,
когда,
Любовь пропадет
навсегда?
И некому будет,
как встарь,
светить
одинокий фонарь…
И зачем же тогда
все это?
Вселенная
без поэта?!

* * *

Боль и соль
достается художнику.
А искусство его – другим!
От искусства мы – подорожники
по тропинкам растем глухим.
Восхищаемся яркими красками,
и чего-то стремимся понять
за мазками и лицами – масками,
что хотел нам художник сказать.
Все напрасно!
Мы видим, что знаем!
И тропа ускользает от глаз…
Нам все кажется, что понимаем,
что оставил нам мастер для нас.
А он просто тропою растаял
средь тенистых замшелых дубрав,
ничего своего не оставил
и, наверное, в этом был прав…

* * *

Судьба, поверь, еще не рок
и бедность тоже не порок.
Богатство – как недомоганье,
а в нем не жизнь и не изгнанье –
мечты, как деньги увеличить,
толь вкладывать, толь обналичить…
В богатстве – временный полёт,
внутри него – душевный лёд
и дрейф в безветренном просторе
где нет друзей и пусто в горе.
…
Я – днем живу! И будь, что будет,
когда Луна меня разбудит,
с лица, сметая крепкий сон:
рюкзак за спину – и в вагон!
Бежать стремглав опять туда,
где горы, реки, облака,
где ночь, как день,
где страсть – работа,
где баня жаркая в субботу,
где отдых прямо у костра,
где жизнь не пресна, а остра
на впечатления, событья…
Хочу такою жизнью жить я.
Страдать, метаться и любить,
А драться – так наотмашь бить!
И падать замертво от боли,
чтоб не страдать больным в неволе

* * *

Мир крепости моей,
страна,
прошу, не пей!
Мир жалости моей,
страна,
жалей:
голодных и босых;
богатых, благородных.
Мир совести моей,
страна,
бездомных…
Куда же нам идти еще,
скажи?
И путь нам посохом своим
ты укажи.
Раздай по зернышку,
кому не сытно,
и укори того,
кому не стыдно
богатым быть
при бедности твоей.
Прошу, страна моя,
не пей!

* * *

Устал народ от революций,
И частой смены конституций,
Но нет свободы до сих пор…
Народом правит поп и вор.
Одни проникнут в сердце, душу,
И вывернут ее наружу.
А о своей не попекутся,
От нищенства не содрогнутся…
Другие крестятся, но тащат,
Что пожирнее, что послаще.
Народ безмолвствует и пьет,
Лишь существует, не живет…

* * *

Ну что тут говорить еще,
Отечество нищё.
Народом
вытирают ноги.

* * *

И все ж горжусь,
что я живу в России.
Я с ней на взлете
и в паденье ниц.
Горжусь я тем,
что я умру в России
среди друзей
и мне знакомых лиц.

Горжусь я тем,
какими были предки,
горжусь я тем,
какие сыновья!
Хоть не забуду я,
что в голод ел объедки,
зато любил
без выспренности я.

Все, что во вне, во мне,
на перепутье,
все, что, казалось,
не за что любить,
когда юнцом
стоял я на распутье,
когда хотелось
просто есть и пить.
И все ж горжусь,
что я живу в России…

* * *

«Разрезанный, как бритвой, человек
На биосоциальные начала,
Вошел раздвоенным в свой ХХI век », –
газетка заголовком прокричала.
Как будто бы тридцатый сможет вдруг
все запросто перечеркнуть начала,
не изменив противоречий круг,
и повернуть историю сначала.

* * *

Проще на свете убить,
труднее на свете – любить:
близких, соседей, страну,
женщину только одну.
Проще на свете плевать,
труднее слезу утирать,
подать голодному хлеб,
и пожалеть, кто слеп.
Проще на свете ругать,
труднее всего созидать,
творить и надеяться, ждать,
но все же трудней умирать…

* * *

Власть не властвовать должна, –
дирижировать оркестром,
дорожить не только местом,
и не лезть на все рожна.
В оркестровой яме мы
извлекать должны музы’ку
без суждения и бзы’ку,
а иначе с той музы’ки
ни концерта – одни бзы’ки.

* * *

Смотри, народ,
прочувствуй и проснись,
как нацию с подмостков
разлагают.
В нас русский дух
везде уничтожают,
к чему не прикоснись.

* * *

В России торг
пошел уже на мощи.
Святым покоя
нет на небесах.
Народ как в прошлом
на богатых ропщет,
богатые купаются
в деньгах.

* * *

О, кто же мы в стране изгоев?
В стране бедламов и героев,
где правят нами все не те,
и в чем судьба наша, и где?
И Рюриковичей повидали,
Романовых мы расстреляли,
наелись разношерстных измов,
метлой прогнали коммунистов.
Все, кажется, уже прошли,
вот к демократии пришли…
А все по-прежнему народ,
с надеждой смотрит власти в рот.
Во власти же воры в законе
(и не на нарах, а на троне!)
бросают кости щедро нам
в этот бедлам.

* * *

Опять здесь дождь.
В душе переполох.
Кнутом возница
огревает клячу.
И, кажется,
что мир уже
весь плачет,
что не устроен,
холоден
и плох.

Аксенову

О, сколько тех,
кто в роковые годы
надломлен был, раздавлен,
уничтожен,
кто за свободу был,
не обретя свободы,
кого вопрос традиционный
гложет:
«Кто виноват!?
Могло ли быть иначе?».
И вряд ли, кто
нашел простой ответ
на то, что каждый
в этом мире значит
или подумал,
что ответа нет.

Сдается, истина
в судьбе людей одна,
других же не бывает,
к счастью:
в судьбе людей
виновна не страна,
а люди,
захлебнувшиеся властью.

* * *

Зябко мне.
Холод откуда-то изнутри.
Мысленно руками:
«Раз, два, три,
раз, два, три…».
Нет сил
руки разжать
и мысли в слова связать,
хоть умри:
«Раз, два, три,
раз, два, три…».
Странно,
что я замерзаю,
и, кажется,
действительно
умираю…
Противоестественность
не в этом,
а в том,
что потом
последует
за леденящим сном?
Потом,
в котором уж смысла
нет…
Холодный свет
из вечности в глаза…
…Жаль,
что на прощанье тебе
ничего не сказал…
Да и зачем в пустоту
крик:
«Раз, два, три,
раз, два, три…».
Не чувствую ничего,
даже присутствия Его…
А сознание мое
словно бы выше меня –
оттуда!
Откуда
вне мозга
все вижу и слышу
что творится
со мной.
Сам говорю себе:
«Стой!
Ученые говорят,
что образы
формирует мозг.
Надо бы всыпать
им розг!».
Сознание отделилось
от бренности
тела,
а душа летела
вне
бытия.
Сознание здесь,
а внизу я!
Застыл
в ожидании
вглядываясь
ни во что
из
небытия…
Что же дальше?
А дальше хаос
оборванных мыслей:
словно мы с ней
над суетой
во вселенной пустой
растворились
и слились
без красок и ощущений,
обид,
побуждений…
…Силою воли
напрягаю
до ощущения боли
сознание…
Вижу…
серое здание
в окне как обычно
на фоне ночного неба.
Но столь привычная
серость его
кажется теперь
феерическим Фебом,
как триумф
отличия от ничего!
Выходит я,
всего на всего,
умирал во сне.
И всё,
что я чувствовал,
просто
приснилось мне…