Всякий раз, возвращаясь в Москву, Глухов непременно замечал перемены. Одни его поражали новостройками и модерном из стекла и бетона на месте старинных особняков Старой Москвы, «охранявшихся государством как памятники архитектуры», которые возводили когда-то тороватые иностранцы для знаменитостей прошлого, другие перемены превращали столицу в бродячую армию гастарбайтеров, строящих, моющих, подметающих, нищенствующих среди многонациональной дурно пахнущей публики у входов в метро, вокзалов, продовольственных и пивных палаток… Другие раздражали отсутствием возможности свободно переходить улицу на «зебре». Но главная перемена выглядела уже автотранспортным пробковым коллапсом. Создавалось впечатление, что все автомобилисты Москвы специально выезжали на улицы с тем, чтобы в пробках «поговорить по душам» с теми, кто рядом, кто с мигалками или милицией, переименованной в полицию, отчего ничего, правда, не изменилось, словно родное Правительство решило действительно проверить арифметику начальной школы, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется. И оказалось точно: не меняется! С этим открытием и успокоилось, задумываясь, видимо, уже над тем, чтобы ещё что-нибудь эдакое проверить на практике, вместо того, чтобы состязаться в умении управлять жизнью своих граждан, заботясь о том, чтобы всё работало в стране.

И всё-таки Глухов с каким-то ощущением удовлетворенности тем, что он уже месяц, как в Москве, жил её сумасшедшим ритмом, пропускал через себя всю транспортную сутолоку, ощущая знакомый фон звуков города вперемешку с шуршащими шинами автомобилей, звуков клаксонов и голосов людей. Приглушилась тоска о потерянной любимой женщине. И хотя он не мог определиться с тем, что будет дальше с объектом, куда уже были вложены какие-то деньги, а лицензия ещё предполагала дальнейший разворот работ на месторождении марганца, Александр не искал другую работу, а погрузился в обобщение собственных наработанных практических результатов.

К его удивлению почта и страница сайта не пустовали. С ним хотели общаться. Сейчас же он шёл в институт, где должен был оппонировать соискателю докторской степени человека, с работами которого не только был знаком, но и знал лично. Оппонировать ему было нетрудно, поскольку соискатель работал на Северо-Востоке давно и предметом своей научной деятельности избрал проблему глубинного строения структур Северо-Востока страны. Эта проблема всегда занимала Глухова, поскольку его интересовали связанные проблемы источников металлов рудных месторождений.

В кабинете рудников Института, похожем на каморку, отделённую хлипкой перегородкой без двери, с широким длинным столом на две трети помещения, сидел Караваев за чтением рукописи, известный на всю страну учёный-золотарь. Увидев вошедшего Глухова, он как-то странно всплеснул руками, приподнялся, хотел было быстро выйти из-за стола и поздороваться с ним, но стул упал, потрёпанная его спинка отскочила к проходу и мешала ему сделать шаг навстречу гостю. Глухов поднял спинку стула и шагнул к коллеге. Тот обнял его таким образом, что потрёпанная спинка стула оказалась прижатой друг другу. Потом принял из рук гостя спинку стула и попытался её снова водрузить на место, но она снова упала.

— Вот так и живём! - засмеялся Караваев.

Караваев Николай Николаевич. Доктор геолого-минералогических наук. Зав. отделом рудных месторождений. Ведущий специалист и эксперт в области золоторудных и россыпных месторождений России. Известный специалист за рубежом. Большую часть своей деятельности посвятил изучению золоторудных и россыпных месторождений Северо-Востока и Мира. После уреза бюджетного финансирования и сокращения персонала Института занялся обобщением изученного материала в форме издания и публикации книг при финансовой поддержке своих учеников, работающих в частных добывающих компаниях.

— Сейчас, все геологи так живут, Николай Николаевич, - ответил Глухов, - присаживаясь рядом на потёртый стул.

— Не скажи, Александр Васильевич, мой аспирант в золотодобывающей компании занимает должность ведущего геолога, а у него кабинет по размеру такой, как у всех наших сотрудников вместе взятых. Обставлен по последнему слову дизайна и техники: компьютеры, принтеры, сканеры и ещё чёрт-знает что, не то что у нас. Когда нам надо карту сканировать, бежим на второй этаж… Э-эх… А у тебя-то как?

— Летом зимовье, палатка или балок, зимой в Москве у себя дома работаю. Моего бизнесмена нет уже в живых, что будет дальше пока неведомо.

— Н-да. Я думал хоть у тебя наладится дело. Такой объект открыл. В другом государстве бы на него набросилась и наука, и не один инвестор. А вообще это месторождение по-хорошему перевести бы в особо охраняемый геологический объект, чтобы геологи и учёные со всего мира летали бы туда и изучали его как эталонный, а добывать марганец из традиционных типов месторождений. А изучив досконально твой объект, глядишь, другие бы в мире появились месторождения, может быть и получше, и побогаче.

— Его прежде разведать надо.

— Я понимаю. На это деньги нужны и время, дорогой. Да и кто туда полезет в такую даль, оторванную от дорог и инфраструктуры?

— Надо не забывать, что в Якутии и железо, и уголь есть. А вот марганца нет, чтобы создать собственную сталелитейную промышленность . Мой объект не уникален по запасам, зато уникален по качеству руд. Да это и не руда, а концентрат почти. Технология переработки есть. Что ещё надо? По зимнику вези на переработку концентрат и подымай сталелитейную промышленность Северо-Востока. На этой базе создавай промышленность, рабочие места в отдельно взятом субъекте России. Дороги веди, инфраструктуру создавай. Люди потянутся. Одним словом Северо-Востоку нужен подъём в развитии ёмкого производства как никогда. За этим подвигнется экономика не только чёрных, но и цветных, редких металлов, редких земель. Это градообразующие производства, куда потянется народ, изгоняемый сегодня из Северо-Востока в перегруженную занятостью европейскую часть России. Нужен новый стимул освоения Сибири. Развивающийся Китай под боком, мощнейшая экономика Японии и Южной Кореи — рядом. Одними трубопроводами с газом и нефтью экономику этого региона не поднять.

— И что ты Глухов в правительстве не сидишь? - рассмеялся Караваев, - глядишь бы и реализовал свои идеи и новым Столыпиным в историю вошёл, но по части подъёма тяжелой промышленности в Сибири.

— Там тоже, наверно, не дураки сидят сегодня, Николай Николаевич. Просто нет политической воли и великого чутья у власти на необходимость развития Сибири. А может потенции или и что-то другого не хватает… Вот мы сейчас ругаем бывшую советскую власть, но как прирастала Россия Сибирью в средине прошлого века! Великое переселение народа туда сделала Северо-Восток обитаемой землёй. В начале двадцать первого века это переселение завершилось и народ сей сегодня оставляет эту территорию. Я видел эти брошенные посёлки с инфраструктурой, разбитые дороги и мосты. А свято место, знаете, пусто не бывает…

— Да, но зато какими человеческими издержками завершилось освоение золотодобывающей и алмазодобывающей промышленности на Северо-Востоке…

— Я понимаю о чём речь. Но вспомним, каким энтузиазмом горели глаза геологов-первопроходцев Сибири, и как даже сейчас загораются глаза у наших стариков-геологов, брошенных в городах на прожиточном минимуме, когда встречаешься с ними и говоришь о геологии. Но ставшие жертвами обрушившейся на наши головы доморощенной демократизации, они прожитое время своё называют «золотым веком» в геологии. А ведь на создание «золотого века» была политическая воля наших государей прирастать Сибирью от Петра и после него. И не те были физические, технологические возможности. Что сейчас мешает правителям нашим бросить идею нового уровня великого освоения Сибири? Ограниченность мышления и неверие в собственный народ поднять эту страну к развитию?…

— Сейчас попытки такие делаются. Слыхал, наверное, Трансибом решили заняться, БАМ расширять… Но власть слишком часто обманывала свой народ, Александр Васильевич. Направив в кандалах его однажды, затем завербовав его переселяться на Север с помощью «длинного рубля», она потом отняла у него, да и у всего народа сбережения, а тот молча утёрся и… стал покидать Сибирь. Остались только те, кто потерял корни в европейской части России, да романтики плохо освоенной земли обетованной. Обманутому что оставалось? Пить горькую. А отчего стали пить и продолжают этим заниматься? От унижения и безысходности видеть свою перспективу в жизни и отечества. Ведь ментальность нашего народа такова, что у него на первом месте было всегда отечество, а потом своё… Но не сейчас… Сегодня пьют от усталости и непосильного труда на громадной земле, от труда, который ему ничего не даёт, даже земли, которой у нас не мерено, но захватывается власть имущими и около неё стоящими для перепродажи её. Народ настойчиво лишали смысла жизни в Сибири и вне её, дав ему возможность только существовать.Наконец — пьянство без причин и от распущенности — как образ существования обездоленного народа, лишённого возможности претендовать даже на долю рентных доходов от природных ресурсов, какими богато его отечество. Какие продаются и перепродаются за кордон и, тем самым, власти отдают бесплатно ренту тем, кто покупает ресурсы, потому как те создают на них новую стоимость и тем самым формируют доход и занятость своему населению. У нас же глупость впереди паровоза бежит. Продаём! Власть беззастенчиво обирает народ, прикрываясь острой необходимостью защищать его от внешних угроз. И ты знаешь, дорогой, однажды меня посетила ужасная мысль, что отменённое крепостное право в России в девятнадцатом веке, осталось в форме крепостного бесправия на то, что ему принадлежит по конституции — природные ресурсы. Государство в лице чиновников от власти решает за народ, как ему жить и на что в жизни рассчитывать. В будущем предстоит ещё раз отменять крепостное право но теперь на природные ресурсы, рента от которых должна принадлежать всему народу.

— Я согласен с вами, Николай Николаевич. И такой зарубежный опыт есть во многих странах. Но у нас додумались до того, что начали формировать фонд будущих поколений из сырьевого профицита (а надо полагать, что именно из рентных доходов). Но деньги, как вы знаете, имеют способность во времени дешеветь, прилипать к рукам банкиров и чиновников. Или могут быть использованы на то, чтобы затыкать бюджетные дыры властями разного уровня, вместо того, чтобы им самим делать усилия и зарабатывать деньги организацией системы управления производством. Пройдёт время и от сэкономленных фондов от развития ничего не останется. А вот если бы власть в качестве фондов будущих поколений оставляла природные ресурсы, инфраструктуру, развитое производство, то, вы хорошо знаете, как они во времени поднимаются в цене. И тогда будущие поколения имели бы шанс к развитию…

— Будущее поколение… Кто об этом думает. На словах пены много, а на деле…

— Согласен,- ответил Глухов. - У меня есть один коллега, который перерос в практическом и научном плане даже некоторых весьма перспективных кандидатов наук. Публикаций много. Весьма стоящие, проблемные, отличающиеся оригинальностью мышления работы. Я тормошил его давно. Недавно встретились с ним и я спросил его, мол, как в плане подготовки диссертации? И знаете, что он мне ответил, когда обратился в один институт для сдачи кандидатского минимума.

— Заплати деньги за сдачу минимума! - хохотнул Караваев.

— Именно! В самую точку попали! Но ни эта откровенность потрясла моего коллегу. Когда он ответил тем, кто призывал его сдавать кандидатский минум, что, мол, я в совершенстве знаю английский и могу это продемонстрировать. Ему ответили, что это ничего не значит. Заплати, мол, походи на курсы, как все смертные, и тогда получишь основание заиметь бумагу с минимумом. «Но я ведь язык знаю может лучше тех, кто учить меня будет?» - взревел он. «Нас это не интересует, у нас есть положения, правила, инструкции»…

— И что? Отказался?

«Мне стало омерзительно чувствовать себя идиотом!», сказал он мне. - «Никого не интересует то, что ты умеешь делать или сотворил уже в науке, и что можешь защищать. Главное — процедуру соблюсти». А сколько таких, кто не хочет заниматься процедурами в науке, а делать её? Менять что-то надо.

— А что бы ты предложил, если бы тебе предоставилась такая возможность что-то изменить в науке? - хитро посмотрел на Глухова Николай Николаевич.

— Во-первых, отменил бы всякую процедуру минимумов. Знание принятого во всём научном мире английского языка демонстрировал либо переводом иностранных работ, либо изданием собственных работ на английском языке, например.

Во-вторых, отменил любой механизм платности участия в семинарах, конференциях, необходимость платной публикации научной работы. Это прерогатива государства, если оно печётся о науке и забота частных журналов, которые должны существовать не на деньги пишущих научные статьи.

В-третьих, я бы ликвидировал денежное стимулирование за любую учёную степень и звание. Должны человеку платить не за учёную степень, а за то, что он может творить в науке или на производстве и т. д. При этом мерилом его денежного содержания должно быть дело, а не степень и звание. Тогда бы, может быть, из науки ушли попутчки: чиновники, руководители разных рангов. Приставка к должности кандидат или доктор таких-то наук — как мерило способности его в науке, но не имеет отношение к делу, какое он может отправлять из рук вон плохо. Сколько делаешь — столько получаешь!…

В-четвёртых, защищая что-то в науке, ты заручаешься отзывом именитого учёного в той области, какую избрал на научной стезе. Вот залог авторитетности самого учёного или научной школы. В крайнем случае , если возникает какая-то проблема оценки новизны, они рекомендуют получить отзыв по той или иной проблеме у своих коллег. И всё! А защищается в Совете профильного по проблеме Института. При положительном заключении тут же получает диплом, подтверждающий степень. Никакой коррупции вокруг ВАКа, вокруг «толкачей» и т. д. Имя учёного и имя Института — на карту. Всё! Собственные сотрудники Института защищаются в конкурирующем по проблемам науки другого НИИ.

— Ну, ты прямо карбонарий!- замахал руками Караваев, смеясь.- С такими ставками, как у нас в Институте, да и в других, нас из дома выгонят женщины и пошлют торговать помидорами на рынке или улицы подметать. Там больше можно заработать.

В этот момент в перегородку кабинета протиснулся человек с зажигалкой в руке, в потертой кожаной куртке в каких-то пятнах-разводах, покрывающих её переднюю часть. Давно не чесанные длинные и тронутые сединой волосы были связаны в узел на затылке. Потрепанный вид вошедшего, морщинистое лицо с припухшими веками явно желало выпить, потому как вошедший беспокойно шарился дрожащими руками в карманах куртки, в которых явно и давно уже ничего не было: ни сигарет, ни денег.

Поздоровавшись за руку с каждым присутствующим, вошедший поинтересовался о том, какова жизнь, как дела и, видя, что пришёл не совсем вовремя, обратился к Николаю Николаевичу:

— А давненько я тебе не приносил своих книг, а?

— Да и не так уж давно! - ответил тот.

— Ну так принесу?

— Тащи!

Меньше чем через минуту, словно книги находились где-то за дверью общего кабинета рудников, тот вернулся и принёс стопку книг. Протянул их коллеге.

— Сколько? — ответил Караваев.

— Что с тебя взять?… — почесал затылок посетитель, — тыщ пять…

— Хорошо!

Николай Николаевич полазил по карманам пиджака, заглянул в портфель. Наконец отыскал мелкие купюры.

— Здесь сто пятьдесят рубликов, сэр. Стольник ещё как-нибудь потом, и- сунул их ему в руки.

— Ладно, что с тебя взять! - передал стопку книг человек и вышел.

Глухов спросил:

— Кто это?

— Наш! Правда, конченный специалист. Когда-то подавал большие надежды в науке, да спился. Институт держит его лаборантом на минимуме, чтобы как-то поддержать и не бросить его на произвол судьбы. В бомжа почти превратится. Все пропил, что смог. В пустой квартире живёт. Её пропить не может, поскольку на сына записана. Вот иногда заходит к нам и символически продает свои работы прошлых лет. Я их складываю в тумбочку, а потом приношу ему же обратно в кабинет, когда его нет на работе. Он потом снова «продает» их мне. Так что он не просит, а как бы зарабатывает… Вот такая молчаливая у нас с ним «игра в книжный магазин» получается.

Помолчали.

Николай Николаевич потянулся к полочке с книгами и, вытащив две из них, передал Глухову.

— Это последние две монографии.

— Спасибо! А автограф?

Караваев подписал и, вытащив из ящика стола две другие книги, сказал:

— А теперь ты свои автографы поставь!

Оба засмеялись.

— Пошли на Совет. Время уже, - сказал Караваев.

В большом конференц-зале Института около трёх десятков человек расселись кто где. Одни сосредоточенно изучали какие-то бумаги, другие беседовали о чём-то, третьи скучали.

Защищающийся Сергеев сидел в переднем ряду, обложившись какими-то бумагами. То и дело вставал, подходил к человеку, ответственному за мультимедийную систему демонстрации слайдов, и что-то говорил. Снова садился на место. Волновался. Глухов подошёл к нему, пожал руку:

— Всё хорошо?

— Не очень. Один отрицательный отзыв.

— Ерунда! - ответил Глухов.- Всё будет нормально, старина. Удачи!

Глухов сел рядом с Караваевым.

— Под самый занавес неприятность у подзащитного,- проронил Караваев. - Надо же, бывший родной Институт, из которого ушёл Сергеев, даёт отрицательный отзыв на его работу. Причем кто? Директор Института. Не на диссертацию, на автореферат, представляешь! Мелко для директора такого Института. Но видно директор не мог найти поддержку у себя, поскольку его сотрудники прислали положительный отзыв. Прямо раздрай какой-то в курятнике.

— Склока что ли в Институте?

— Кто знает? Послушаем, что в отзыве говорится. Скорее всего да.

Незаметно в зал вошёл Председатель Совета и открыл заседание.

Бюрократическая процедура защиты отнимала значительную часть времени, поэтому члены Совета в большинстве своём откровенно занимались каждый своим делом.

Рядом сидящий именитый специалист по глубинному строению геологических структур весьма преклонного возраста и первый оппонент Сергеева вытянул вперёд ноги. Белые носки диссонировали с чёрными брюками и с невообразимым цветом галстука, а туфли были вообще расшнурованы. Длинные коричневые на чёрных туфлях шнурки болтались. Но учёный словно не замечал этого. Скрестил руки на животе, склонил голову и готов был погрузиться в дремоту.

— Надо было бы предупредить коллегу,- обратился Глухов к Караваеву.

— Ни к чему. Бьюсь об заклад у него и ширинка расстёгнута. Но он не дремлет. Это он так слушает. Потешный коллега… Вовремя вздрогнет и скажет весьма связанную речь и по делу. Вот увидишь!

Доклад Сергеева был напористым, живым, а в некоторых проблемных идеях даже вызывающе смелым.

— Ай-яй-яй! Так нельзя, Анатолий Николаевич! - буркнул Караваев. - Председатель пройдётся по тебе.

— Напротив, мне кажется, он правильно выбрал тактику защиты.- отозвался Глухов.- Самостоятельность суждения, не избегает острых проблемных углов. Мне, кажется, молодец! И ответы на вопросы краткие, аргументированные.

— Молодец-то молодец… А «чёрный» шарик, кажется, выпросил,- грустно сказал Караваев.

Большое количество отзывов характеризовали положительно работу Сергеева. И как только коснулись отрицательного отзыва, учёный секретарь объявил, что в нём нет выделенных проблем для оппонирования и придётся по Положению зачитать весь отзыв.

— А сколько в нём страниц?- выкрикнул кто-то из членов Совета.

— Двенадцать!

В зале зашумели. Раздался смех.

— Это же треть автореферата!

— Ничего, потерпим! - отозвался Председатель. - Головной Институт всё-таки.

— Головнее не придумаешь,- съязвил кто-то.

Надо отдать должное секретарю. Отзыв читал чётко, даже с выражением, что позволяло членам Совета по ходу выдавать солёные реплики.

— Не барское это дело директору Института писать такие, ни о чём не говорящие развёрнутые отзывы! - выкрикнул кто-то.

— Отзыв сам себе противоречит!- добавил другой голос.

— Это какое-то сведение счётов,- не более того! - раздался голос с задних кресел.

Успокойтесь, коллеги!- резюмировал Председатель. - Каждый может высказать своё мнение в дискуссии. Слово предоставляется…

Первый оппонент и именитый специалист по глубинному строению геологических структур вздрогнул, как и предполагал Караваев, как только председательствующий назвал его полностью имя и фамилию, как-то странно крякнул и протиснулся к кафедре. И куда делась, показавшаяся Глухову ранее рыхловатость в этом человек. Устремлённый вперёд взгляд, не обременённый необходимостью заглядывать в текст, который он держал в правой руке и махал им, то обращаясь к Председателю, в зал, то к соискателю степени. Это был трибун своих идей и доказательств высказанных Сергеевым. Правда, по некоторым из них он прошёлся и камня на камне не оставил от представлений защищавшегося.

— Красавец! - восхищенно сказал Караваев. - И дело знает и языком владеет, и говорить самому нравится.

-…но я считаю, - продолжал оппонент, что представленная диссертация заслуживает присуждения автору учёной степени доктора наук по указанной специальности, поскольку не только дополняет наши представления о глубинном строении геологических структур Северо-Востока, но и является новаторской. Хотя и содержит в себе возможные спекуляции об источниках металлов золоторудных месторождений, за которые могут ухватиться дотошные специалисты, способные тащить из мантии до сих пор столько вещества, сколько в мантии не существовало изначально.

— Ну вот, начал за здравие, а кончил за упокой!- Буркнул сидящий сзади Караваева член учёного Совета.

— Трибун! - ответил Караваев и засмеялся.

Глухов в своём отзыве не стал подробно останавливаться на достоинствах и недостатках диссертации, а подчеркнул главные аргументы защищавшегося, какие позволяли объяснить не только пространственное положение золоторудных месторождений в современных геологических структурах, но и давали возможность выхода на количественное прогнозирование золотого оруденения.

— Это самое главное, что ты подчеркнул в конце своей речи. Практическую значимость работы. Сейчас это как никогда актуально и точно зафиксирует Председатель. Ты, Саша, перекрасил хотя бы один чёрный шар в белый. Вот посмотришь. Сейчас такая канитель развернулась в Советах по защите диссертаций. Наверное слыхал как СМИ выкатили проблему о плагиате, о том, что диссертации пишутся чиновникам теми, кто по роду своей деятельности должен заниматься наукой, а не делать сомнительные деньги. МИНОБР вообще высек самого себя и не знает что теперь делать с джином, выпущенным из бутылки.

— Но это в основном касается, кажется, не естественников, а гуманитариев? - заметил Глухов.

— У нас, естественников, труднее, конечно, что-то своровать или переписать. Видишь, как на страже стоят Институты и клюют собственного коллегу, потом и кровью драконившие проблемы? Действительно барское ли дело директору Института на автореферат пасквиль писать. Явный пасквиль, поскольку работа может быть и не открывает новые горизонты науки геологии, но это же ведь нормальная докторская диссертация зрелого спеца и нечего было плеваться в сторону автора, что тот что-то не уточнил, на кого-то не сослался. Проблема в том, что наши чиновники от образования и науки не понимают главного, что происходит в стране и в самой науке. Это разительное отставание гуманитарной культуры от естественнонаучной. Факт. Ну представь себе нашу отраслевую науку. Ведь геологи — единственная профессия, какая обеспечила безбедное существование нашему государству на многие Лета. Мой коллега как-то подсчитал коэффициент эффективности геологической науки в рублях. Оказывается геологи и те, кто обеспечивает их деятельность, в среднем создают стоимость почти в двадцать раз превышающую её, какую создаёт всё остальное естественнонаучное направление в отечестве. И, казалось бы, надо было бы беречь курицу, несущую золотые яйца. Так нет! Государственная геологическая служба практически ликвидирована и пронормирована частнособственническим эгоизмом чиновников и бизнеса. Словно, с бухты барахты, бизнес решит враз все проблемы развития и научной и производственной отрасли геологии.

Неожиданно акценты дискуссии сменились к оппонированию отрицательному отзыву.

— Всё-таки заметили красную тряпку!- усмехнулся Николай Николаевич, шепнув Глухову. - Теперь точно чёрных шаров не будет. О диссертанте просто забыли, поскольку надо какие-то положения критиковать, обосновывать собственные выводы, заключать. А здесь неосторожный шаг директора Института поставил ему чёрную метку… Теперь она превратилась в красную тряпку перед теми, кто вообще не вникал в суть работы. Вот так иногда получается, Сашенька.

Председательствующий, подводя итог дискуссии, действительно, отметив актуальность работы, особое внимание обратил на прикладное практическое её значение.

Караваев легонько локтем подтолкнул Глухова. Глухов улыбнулся и шепнул:

— Боюсь только как бы когда-нибудь за практическими результатами не заметили новизны в какой-нибудь фундаментальной теории.

— К сожалению ничего фундаментального не намечается, Сашенька. Вот разве сравнительная планетология что-нибудь нащупает…

Единогласное голосование за присуждение учёной степени встретили аплодисментами.

— Гений мыслит и создает. Человек обыкновенный приводит в исполнение. Дурак пользуется и не благодарит.

— Вы это о чём, Николай Николаевич?

— Да так просто, афоризм известный вспомнил.