Судьба Верочке улыбнулась. В свои сорок семь она потеряла всякую надежду испытать глубокое чувство или хотя бы не остаться в одиночестве. Дочь её, Нина, уже самостоятельна. У неё появилась семья. Встретив Найдёнова, Верочка поняла, что в жизни не всё так плохо. В ней существуют люди, которым хочется довериться, с кем хочется идти рядом, а может и по по жизни.

Ночь, проведённая с Владимиром в гостинице, вернула её к осознанию того, что она ещё страстная женщина и может дарить блаженство любящему человеку. Хотя в слово «любящий» вкладывала какой-то аванс надежды, что это так. Ибо Владимир в её сознании уже занимал слишком много места, чтобы не думать о нём.

Она посмотрела на себя в зеркало. Неожиданно сама себе понравилась. Даже улыбнулась отражению. Полуаскетический образ жизни, необходимость поддерживать свою форму деловой и респектабельной женщины, превратили фигуру почти в точёное подобие модели. Она понимала, что может быть ещё привлекательной, но была слишком строга к себе в манерах и одежде. В то же время старалась не привлекать к себе людей из круга её окружающих персон разного происхождения, манер и возраста. Она просто боялась потерять не только работу, но и репутацию.

«Господи, сколько же мало надо женщине! Всего-то одна ночь и надежда на то, что она любима…», - мелькнула у неё мысль.

После того, как муж оставил её три года назад и увлёкся другой женщиной, поскольку бесчисленные командировки его жены давали ему больше свободы, чем это было необходимо любящему мужу, Верочка успела свыкнуться с мыслью, что теперь уже в этом возрасте она точно никому не нужна. Постоянные командировки переводчика, пристёгнутого к разным бизнесменам, заставляли её сжиматься подобно пружине, поскольку некоторые из новых русских считали, что свалившаяся на них возможность обладать большими деньгами, распространялась на всё, что их окружало. На женщин в том числе. Она почувствовала это на своей подруге, которая, приняв правила игры богатых, оказалась разменной монетой в каком-то чёрном деле и исчезла. Верочке было страшно себе представить, что её может ждать такая же участь, а потому закручивала пружину своего механизма до отказа в деловых отношениях, и как только оставалась наедине с собой, чтобы расслабиться, иногда плакалась в подушку. Затем принимала ванную и засыпала, чтобы утром накинуть на себя маску деловой и неприступной женщины. Но теперь, это ей почему-то давалось легче. Надежда на продолжение романа с Владимиром укрепили её. У неё появилась цель, ради которой она могла быть более терпеливой и осторожней в общении с деловыми людьми. И эта цель — рвущееся наружу чувство ожидания того, что нужно каждой женщине: любви, надёжности и защищённости.

И когда на следующий день долгие переговоры между нанявшим её бизнесменом Райским и иностранными партнёрами затянулись далеко за полночь, и в другой обстановке на её лице бы отразилась неимоверная усталость, она чувствовала себя легко.

— Вы оказывается сильная женщина,- сделал комплемент ей бизнесмен, когда закончились переговоры поздним ужином. - Мы могли бы выпить чего-нибудь у меня в номере.

— Спасибо! Но мне кажется, вам надо отдохнуть, не правда ли?

— Возможно. Но вы так выглядите сегодня, что…

— Это входит в мои обязанности и вы за мою работу платите деньги. Надеюсь нас должно удовлетворять только деловое общение, не правда ли?

— М-да-а… Вы, кажется, правы… Тогда завтра в пятнадцать, Вера Георгиевна! Кстати, не могли бы мы продлить контракт с вами до конца года? У меня будет не очень много работы за пределами России и вы могли бы хорошенько отдохнуть. А на следующий год…

— Я подумаю, Аркадий Юрьевич!

— Хорошо, спокойной ночи!

Только в постели Верочка поняла как устала. Лежала с закрытыми глазами, но долго не могла уснуть. Потом потянулась к телефону, на дисплее высветила номер телефона Владимира.

«Ну вот, Володечка. Я, кажется уже схожу с ума по тебе. Хочется позвонить. А ты спишь где-то в Москве и не чувствуешь, что хочу говорить с тобой…».

Неожиданно дисплей засветился и мелодичный звук известил, что пришло сообщение.

«Опять реклама какая-нибудь!»- подумалось Верочке. Включила сообщение.

«Володя! Это же надо?!», - обрадовалась Верочка. И прочла:

«Милая! Скоро настанет утро. Я люблю тебя!»

* * *

К Новому году Верочка наконец-то дождалась Владимира. Выйдя из промывочного сезона, тот ввалился в её квартиру в унтах, меховом пальто, нагруженный какими-то свёртками, коробками и с огромным букетом роз. Она, было, всплеснула руками, но тут же утонула в крепких объятиях мужчины, пахнущего морозом и каким-то ещё волнующим женщину запахом севера, о котором он рассказывал ей во время первого знакомства и теперь действительно воспринимала его удивительно свежим и чистым.

— Сумасшедший! Отпусти же, я задохнусь! - стонала Верочка, прижимаясь к едва тронутой сединой бороде Вдадимира.

— Не могу, Верочка! Сил не хватает отпустить тебя…- И целовал, целовал её, пока не отпустил её и галантно протянул букет.

— Ой! Мне никогда никто не дарил сразу столько цветов. Спасибо, Вова! - И теперь уже она целовала его, опять прижимаясь к влажным, отошедшим от мороза усам.

— А теперь хочу представить тебе своего друга. Саша, заходи, что ты там топчешься в прихожей. Посмотри, какая у меня женщина!

Из прихожей вышел едва заметно прихрамывающей походкой такой же, как Владимир, высокий бородатый мужчина в сером в крупную вязку свитере и нерешительно остановился у входа в залу. Только в отличие от Владимира, копна волос на голове была наполовину седой, да и выглядел он как-то угловато и старше Владимира. В лице друга блуждала улыбка, делавшая его каким-то непосредственным и даже стеснительным.

— Саша! - протянул руку Верочке Глухов.

Верочка подала ему свою и он прикоснулся губами к её руке.

Вера смутилась и, улыбнувшись, произнесла.

— Выходит и правда пишут, что геологи все бороды носят. Да вы, кажется, даже и похожи, - повернула она голову к Владимиру.

— Мы не только похожи, милая, мы из одного теста сделаны,- рассмеялся Владимир.

— Да уж…, - только и ответил Глухов.

— Проходите, располагайтесь, Саша, где удобно. А лучше сразу за стол. Вы наверное голодны.

— Не то слово, Верочка! - произнёс Владимир за Глухова и стал распаковывать снедь, бутылки, пакеты с фруктами.

Верочка всплеснула руками.

— Ой! У меня же всё есть, ребята!

— Лишнее бывает у тех, кто съесть не сможет,- рассмеялся Владимир.

За ужином мужчины беседовали о своём. Порою даже страстно о чём-то спорили. Верочка не вслушивалась и не вдавалась в смысл их разговора. Поглядывая на них со стороны. А за заботами гостеприимной хозяйки, она поразилась тому, как сильно они отличались от людей, какие когда-либо её окружали: деловых, просто знакомых, мужей её подруг.

Во-первых, она сразу заметила, что мужчины абсолютно были лишены каких-либо условностей в общении. Ей даже показалось, что каждый из них был в каждом, настолько они понимали друг друга, настолько откровенны в суждениях и доверчивы, что это её даже ошеломило. Поскольку в общении делового круга людей, с которым она обычно имела дело, всегда наблюдалась дистанция и настороженность, поскольку каждый подспудно имел потаённую мысль своё благо построить за счёт другого. Здесь каждый был в каждом и для блага каждого в помыслах своих.

Во-вторых, она никогда не встречала настолько преданных друг другу людей, мужская дружба которых настолько искренне выражалась в их умении слышать и понимать друг друга.

И, в-третьих, они были просто похожи не только манерами общаться, а какой-то другой неуловимой общностью интересов и миропонимания происходящего. То ли их объединял один и тот же род занятий, то ли что-то другое. Она ещё не понимала.

Верочка разливала чай и продолжала наблюдать за друзьями. Вот они склонились над чем-то, рисуя пальцами какие-то воображаемые не то схемы, не то какие-то замысловатые фигуры на столе, вот они смотрят друг на друга, удивляются чему-то и потом заразительно смеются, не обращая внимания на остывающий чай, не замечая присутствие женщины.

Вначале даже ей показалось обидным, что после такой долгой разлуки с Владимиром, тот был просто поглощён общением с другом, забыв на какой-то миг о ней самой. Но, перехватывая его мимолётные взгляды, в которых просто светилась нежность предстоящего ожидания общения с ней, она успокаивалась и понимала, что Владимир просто не может по каким-то причинам сейчас оставить друга наедине с собой. Даже догадывалась, что этой причиной являются последствия событий, связанные с потерей их общего друга Панова и исчезновением Ольги. А потому она незаметно вышла из комнаты.

* * *

Перед тем, как посетить к Верочку, Найдёнов прямо с аэропорта позвонил Глухову, оказавшимся раньше его в Москве. А почувствовав в голосе его подавленность, так ничего и не добившегося в прояснении ситуации с исчезнувшей Оленькой, Владимир принял решение вначале заехать именно к нему и, несмотря на отчаянное сопротивление друга ехать с ним к его женщине, всё-таки уговорил Глухова поужинать с ним и одновременно познакомить с Верочкой.

За ужином, и за обычными разговорами друзей, долго не общавшихся с друг другом, Владимир сознательно избегал разговора о его проблемах, а потому заметил как постепенно подавленность Александра исчезла и перед ним сидел уже обычный Глухов, полный страстных идей возвращения в полевую геологию. На что Владимир тут же предложил ему бросить все свои сомнительные занятия по поиску новых типов месторождений. и перейти в его компанию по освоению золоторудных и россыпных месторождений, заявившей о себе, как о дной из перспективной в стране. Где к геологии относились уже серьёзнее, чем в остатках государственных структур, в которых она лишь теплилась, а опытные кадры разбежались кто куда или были в поисках новых занятий, уже далёких от геологии. Но неожиданно в настроении друга Владимир заметил новые перемены, какие просто ошеломили его.

— Я, Володя, наверно уже не смогу вписаться в деятельность компании, где основная цель — объёмы, килограммы и тонны добытого золота. Почувствовав вкус к науке, мне хочется заниматься другим. Ведь я не технарь. Это ты всегда тяготел к поискам, разведке. Для тебя сейчас самое золотое время. Я же хотел своё продолжение промысла в геологии видеть в её науке. К сожалению мой поезд ушёл. Я не заскочил в последний вагон, убегающей от меня науки, не догнал. Одни двери передо мной закрывались потому, что я не хотел идти в кильватере старого, предлагая выстраданные на практике свои идеи. Другие двери не открывали те, кто на дух не переносил возможность рядом иметь производственника с учёной степенью, не способного заводить рака за камень, желающего иметь не только методы и средства научных исследований, но и желанный объект полевого исследования новизны формулируемых кем-то положений в новых теориях рудообразования. Если раньше наши отраслевые институты могли, худо-бедно, не спрашивать производственников и по разработанным программам, договорам как-то изучать недра, то современная система грантов, частной геологии напрочь отлучила прикладные научные геологические институты от объектов исследования в силу коммерческих ограничений и допуска к объектам исследований. Они оказались в ситуации высасывания из пальцев проблем, в решении которых бизнес перестал нуждаться не потому, что не видел в науке перспектив, а потому что объектов приложения производства, равно как и вложения инвестиций, было намного больше, чем риск вкладывать средства в отдалённые перспективы научных результатов малоизученных объектов. Наконец, мне хотелось преподавать и одновременно остаться в науке, да места оказались заняты. Таким образом я оказался выброшенным из системы, в которой раньше чувствовал себя как рыба в воде, а к новой не адаптировался. Для меня оказался чуждым рынок, в котором можно продавать свой труд, чтобы получать деньги, не думая о развитии самой геологии как науки. Геологии, в которой впереди развивается региональное мышление, региональная геология, дающая простор поискам не только известных, но и неизвестных, может даже нетрадиционных минеральных типов месторождений. Они, в свою очередь, ставят перспективу освоения новых методов разведки, подсчёта запасов минерального сырья. Наш же бизнес поглощает перспективы тех наработок, какие оставили нам ещё предки и мы, в силу своего тщания заниматься своим ремеслом. А надо двигаться дальше, ибо, кто не успеет двигать геологию, как науку, опоздает в экономической перспективе развития. Ведь посмотри, какой прорыв совершили в нефти и газе американцы. Не обладая крупными запасами углеводородного топлива, они драконят проблему сланцевой нефти и газа. Через пять-семь лет, они могут обеспечить себя и выйти на мировой рынок нефти и газа за счёт внедрения новейших технологий, освоения новых территорий с неограниченными запасами сланцев, которые могут стать альтернативой в добычи углеводородного топлива в ближайшем будущем. Мы же выкачиваем легко извлекаемые запасы топлива, не думая о завтрашнем дне и будущих поколениях, оставляя им эфемерные деньги «будущих поколений», которым не деньги понадобятся а ресурсы, проедаемые сегодня, и развитые технологии во всей геологической отрасли.

Глухов перевёл дух и продолжил.

— Немцы пошли ещё дальше и осваивают возможности получения синтетического топлива. Что же у нас, Вова? В нефтянке и газовой отрасли геологии ещё что ни шло. Но в рудной геологии, что осталось? Одни спецы уже ушли, другие доживают на пенсионном минимуме, третьи прожигают оставшееся в жизни.

— Но большинство же сопротивляется обстоятельствам и живут, работают,- прервал Найдёнов.

— Да, сопротивляются… Но нам, как специалистам, в затылок никто не дышит, понимаешь? За нами не стоит поколение геологов, готовых в любое время на высоком уровне продолжать исследования, поиски, разведку. В вузах страны преподаватели читают то, что уже устарело лет двадцать-сорок назад, потому как доживающие старцы в науке не могут покинуть образование по бедности своей. Университеты и институты оказались отлучёнными от объектов исследований — настоящей практической геологии, которые находятся в руках владельцев лицензий, желающих только добывать, даже не разведывать и наращивать запасы, кроме, может быть, нефтяников и газовиков, у которых патроны на самом верху сидят и знают, что даёт труба. В рудной геологии совсем другое. Сквозные лицензии на поиски и разведку с попутной отработкой — это хорошо, но никто не хочет тратится на региональную геологию, которая и даёт основание идеям, прорыву в понимании того, что ещё предстоит сделать, чтобы наращивать потенциал недр.

— А созданная структура «Росгеологии»? - вклинил фразу Найдёнов.

— Это жалкая попытка государства контролировать процесс изучения и рациональной эксплуатации недр, - парировал Глухов. Эта структура стоит в стороне и от геологической науки и от производства. Слышал, что теперь оказывается и государственная комиссия по запасам скоро в бозе почиет.

— Ну и замечательно! Структура явно устарела, - отозвался Владимир.

— Согласен, но она контролировала хотя бы движение, прирост запасов, включая и состояние неиспользованных недр, и тем самым давала возможность управления национальным богатством недр, видеть перспективу.

— Понимаешь, Саша, в Государственной комиссии засела вымирающая элита старпёров, которая не понимает, что страна уже не советская, что в России складываются другие отношения в недропользовании. Наконец, мы уже в ВТО, Саша. Это накладывает определённые ограничения и обязательства перехода к международной классификации учёта запасов. Мир вообще стандартизируется во всём. У нас же по-прежнему своё доморощенное, оторванное от мировой геологической науки. Может быть за редким исключением.

— Знаю, Володя и чувствую. Даже больше того, скажу что ты стал более восприимчив к рыночной новизне, чем я, потому как ты вошёл в бизнес и увидел изнутри его разные стороны. Может видишь его перспективы в недропользовании лучше, чем я. Может действительно это твоё время пришло. Моё, чувствую, уходит, если не ушло совсем. Я сейчас думаю о другом. Даже боюсь тебе, как другу и говорить…

— Колись, друг, - улыбнулся Владимир.- Я смогу понять тебя старина…

Глухов откинулся на кресло, посмотрел в сторону исчезнувшей за дверью Верочки.

— Замечательная у тебя, женщина, Вова. Она чем-то напоминает мне Оленьку. Не отпускай её далеко, не теряй, ради Бога. Мы так иногда легкомысленны в защите своих интересов в жизни, что упускаем главное. Любовь, страсть, семью. Мы даже неумение жить прикрываем философией бегства в эфемерность важности собственного дела. А когда теряем главное, дело-то оказывается нужно максимум только тебе, а то и вообще никому не нужно, так как в одинокой погоне за истиной собственного бытия, мы теряем истинность бытия в жизни. Я это на себе сейчас испытываю. Поэтому решил…, решил уйти из активной жизни, Вова. Пенсию заработал. Семьи у меня нет. Продам квартиру и уйду в тайгу. Хочется жизнь закончить на лоне природы, какую мы провоцируем горнякам переворачивать вверх дном для того, чтобы добыть из недр металлы и топливо тем, кто в роскоши не знает что делать со свалившимися на их головы деньгами.

— Нет, Сашенька, здесь я не только тебя не пойму, но и всеми фибрами осознания того, что происходит сейчас в стране докажу, что ты, ты…, хреновену задумал, Саша. И приложу максимум усилий, чтобы ты эту дурь из головы выкинул.

Да, тебе трудно сейчас, я понимаю. Но не всё потеряно ещё. Ищут твою Оленьку. Не может так просто исчезнуть человек, тем более по причине связи твоей жены с делом Панова. Дело не закрыто. Найдут, я просто уверен, как и в том, что она в этом деле не при чём вообще. Скорее она жертва обстоятельств… И в конце-концов, я не узнаю тебя, Саша. Бороться надо за счастье своё, а не жить обстоятельствами, какие сегодня выше тебя.

— Жертв не ищут, Володя.

— Да перестать ты ныть, Глухов! Я опять говорю, что не узнаю тебя. Что ты слюни распустил? Где твоя уверенность по жизни, а?

— В Москве я погибну, Вова. А дело, какому я себя последнее время отдал, сдохло. Объект, на который бы сразу навалились где-нибудь за кордоном, никому не нужен. Нет нужды сейчас в нетрадиционных рудах марганца. Позор! У нас традиционная ориентация на то, что есть или на то, что можно купить за нефтяные деньги. Я решил для себя. И я уйду, Вовка. Это решено. - Говорил, как вколачивал гвозди Александр.

Найдёнов встал из-за стола. Подошёл к окну.

— Ты знаешь, Саша, у меня ведь был такой неудачный опыт. Добровольно ушёл от людей в тайгу, а ты меня вытащил оттуда. Если бы ты не нашёл меня, я точно бы сгинул от голода или болезни. В тайге хорошо только тогда, когда в этом есть смысл, есть дело, ради которого ты там должен находиться, наконец, и источники существования. Тогда есть возможность не превратиться в одичавшего человека — животного. Вот ты выдумал эту блажь, а сам скорее всего думаешь просто убежать от самого себя. Не убежишь, Саша. Сама тень твоя не позволит тебе этого. Ты слишком умён, чтобы не задумываться о том, что ты творишь. В конце-концов ты же учёный, Саша. И не тот, кто в чужих трудах что-то изыскивает, чтобы за своё выдать. Да и не к чему тебе это делать, бежать стремглав в одиночество и удаляться от общества. Найдётся Оленька… Я верю, понимаешь, найдётся!

— Уже год прошёл, Вова.

— Что год, Саша! Мы по полгода в тайге шарашимся и возвращаемся…

— Мне некуда возвращаться.

— Вот заладил одно и то же! Я, Вовка Найдёнов, уверен в том, что всё образуется. А ты…?. Не узнаю тебя, Саша. Ждать надо! Набраться терпения.

— Если она жива, если она действительно любила меня, она дала бы хоть знак какой-нибудь. Это в наше время таких возможностей связи, Вова!?..

— Ну, хорошо! Живут же люди, когда теряют близких? Живут!

— Я не хочу, Вовка…

Зашла Верочка.

— Ребята, чай давно готов. Давайте попьём чаю?.. А что вы такие пасмурные?

— Это показалось вам, Верочка, - первый бодро отозвался Глухов. - Действительно, что бы нам не попить чая, а, Вова?

Но когда Верочка за чем-то опять ушла на кухню, Найдёнов продолжил.

— Ты втемяшил в сознание то, что не нужен никому. Ты ослаб духом, Саша. Надорвался по жизни. У нас, интеллигентов, в голову почему-то вползает какая-то блажь, называемая единением с природой. С ней срастается только животное, человек же стремится с ней, природой, жить в обнимку, как с любимой женщиной, которая и ждёт, и благоволит, и на страсть отзываается. Но от природы страсть не исходит. Страсть исходит от женщины, людей, положения в обществе, желание быть нужным обществу, прости за эту патетику.

Я где-то читал, что появляются такие люди, какие хотят уйти в природу, растворятся в ней, ощущать её гармонию и быть счастливы наедине с ней. Но эта гармония, мне кажется, возможна только у животного. Человеку надо больше, чем дикая гармония, гармонии осознания её естественной красоты. Ему надо понимать её, если хочешь, творить её такой, какой она бы способствовала развитию человека, его разумности, но не растворятся в ней. Может быть природа всячески и отдаляла от себя человека для того, чтобы именно он, под влиянием своей разумности, предотвратил её от собственного вырождения и наделил духом, каким она не обладает. Оттого человек и побежал от дикости своей и природы, в которой и сегодня гармонически сосуществуют животные, начав обезличивать её урбанизацией естественных ландшафтов, взрывать и вгрызаться горнопромышленному комплексу в недра именно с нашей помощью, геологов. Какие, собственно, и создают инфраструктуру, экономику, жизнь в комфортной среде обитания. В комфортной! - не перебивай меня, пожалуйста, Саша. Потому что комфортность существования в дикой природе создать нельзя и ты знаешь это хорошо по полевой жизни, которой отдал уже тридцать своих лет. Нельзя, потому что создание комфорта в ней обезличивает её дикость.

— Понимаешь, мне не для кого жить!- почти вскрикнул Александр. - А чтобы заниматься наукой мне, как геологу, нужен реальный объект приложений своих научных поисков. Лаборатория или возможность доступа к современной аналитике. А ни того, ни другого у меня нет. Поэтому у меня созрела идея на свои, более чем скромные сбережения, заняться изучением Сунтарской вулканоструктуры. Я чувствую, что это эталон застывших миллионы лет назад процессов в ней, какие могут дать возможность понять в её и выйти на новые рубежи прогнозирования руд, Вова. Для этого я и уйду туда.

— Один?

— Хочу найти Сеню. С ним вдвоём и начнём работать. Представляешь? Надомной никто не будет стоят, требовать выполнение проекта, объёмов, отчитываться. Не надо будет вести ту документацию, какая никому и никогда не понадобиться, писать отчёты, какие никто не читает. Я буду публиковать только то новьё, какое смогу получить или защищать идею, какую выстрадал эмпирически на натурном объекте. А делать наблюдения только те, какие имеют прикладную и научную ценность. Я полностью свободен в выборе объекта и методов его изучения…. Понимаешь, я не какой-нибудь крепостной геолог, а специалист, который знает что хочет найти, знает что и как делать на основе собственного и мирового накопленного опыта. Это будет новый подход в изучении геологических объектов. Возможно в будущем это будет положено в основу частной геологии, минералогии, металлогении. А результаты исследований продавать государству. Так может возникнуть конкуренция не сложившихся маразматических научных школ, а школы, у которых есть конкретное имя, за которым стоит и рынок новаций в геологии.

— Век одиночек в науки давно миновал.

— Конкретные открытия делают личности на основе синтеза знаний, какие посещают их как откровения перед истиной.

— Но ты же будешь вынужден брать пробы, образцы, Саша. Их надо перевозить, исследовать современными методами. На это надо деньги и ты знаешь, немалые. К тому же, в пику тебе, современная наука делается институтами, где сформировались научные школы, где сконцентрированы современные технологии изучения вещества. У тебя же этого нет. Одна башка. Может и хорошо варит, но ты в собственной банке только сок варить будешь, Саша.

— Во-первых, я буду брать только значимые образцы и пробы, а не то, что попадётся под руки или на всякий случай. Их не понадобится много. Во-вторых, найду заинтересованных спецов из институтов для совместных публикаций результатов исследований. Им же нужно защищаться, писать научные работы?… Это я продумал. Потом можно будет войти в какой-нибудь проект или программу своим материалом исследований…

— Саша, мне просто кажется ты ищешь любые завиральные идеи или обоснования, чтобы просто запереться в тайгу и жить дикарём. А все твои мечты о свободной профессии геолога фикция — лишь для того, чтобы убедить меня, чтобы я вот так просто согласился с твоим желанием уйти от активной нормальной жизни в геологии бизнеса.

— Нет, Вова, это намного серьёзнее, чем ты думаешь. Сколько народу в разных НИИ ведут прикладные исследования, выбивая крохи под гранты, проекты, договора, чтобы хоть как-то свести житейские концы с концами и хоть как-то продолжать заниматься наукой. Но над ними стоят монстры научных школ, какие иногда (не все, конечно) пережёвывают давно не актуальные идеи и, в лучшем случае, не решают научных проблем, а хватаются за любую мелочь, лишь бы держаться на плаву. Копаются в мелочах, Вова, или изучают то, что уже знают. Я хочу изучить уникальную палеовулканоструктуру, в которой проявлена такая гамма проявлений и месторождений огромного количества металлов, в том числе и редких, что дух захватывает. Вот я и хочу реализовать свой научный проект и разобраться в истории эволюции источников металлов во времени, Володя, и на этой основе в прикладном плане находить новые объекты для поисков и разведки месторождений… Но в отличие от научных школ, прикладных НИИ у меня есть выстраданный мною реальный объект исследований, а у большинства из них, кто следует в кильватере научных школ, его нет. Поскольку это связано с большими затратами на организацию, переезды, доставку, вал необходимых проб, записок, обоснований, разрешений, прошений. Я же свободен от этого. В этом и есть моё преимущество.

— Преимущество бродяги в геологии?

— Не юродствуй, Вовка. У меня есть немного сбережений на «чёрный день». Хватит на первое время организовать заброску в поле. Наконец, я смогу выйти на пенсию. Это тоже подспорье… Одному много не надо…

— Вот-вот. На мизерную пенсию он хочет науку делать. Опустись на землю, Саша! Пенсия твоя — крохи, каких хватит на то чтобы только с харчами тебе концы с концами в тайге свести. А снаряжение, а прочий бутор, какой необходим в повседневной жизни?

Глухов улыбнулся.

— У меня кое-что осталось от умершей экспедиции. Никто пока не требует от меня этот остаток, поскольку, как ты знаешь, новому хозяину геология не нужна, и он на неё крест положил. А занимается тем, что украл у Панова и его предприятия и деньги. Чтобы не везти обратно остатки полевого снаряжения и продуктов, я кое-что залабазировал. Дал координаты Сене. Если он найдёт хоть один лабаз, стало быть, я Сеню найду живым. А вдвоём мы с ним сделаем много. Сеня, во первых, труженик, во-вторых, порядочный человек. И, в-третьих, он, наконец, найдёт своё дело в моём предприятии, Вова. Он так мечтал в тайге о деле, какое будет нужно не только ему. Его философия малой достаточности человеку, для того чтобы не слыть, а именно быть им, просто поразила меня.

Найдёнов махнул рукой.

— Сеня, малая достаточность… Вбил в свою башку чёрт знает что. Для человека твоя малая достаточность — миф. На малой достаточности только живтное мжет существовать. Ладно! Я чем-нибудь тоже помогу тебе. Только как другу. И дай мне слово, что будешь держать со мной связь. Чтобы я знал, беспокойная твоя душа, откуда опять тебя придётся вытаскивать.

— Спасибо, друг. Пойми, я не собираюсь сводить счёты с жизнью, а тем более жить в тайге затворником в обиде на всё человечество. Просто в создавшемся положении в личной жизни, у меня есть замысел и отдушина делать дело, какое мне близко по духу…

Когда прощались, в дверях Глухов сказал Найдёнову.

— Прости, Вова, ты прав насчёт моей блажи. Действительно это блажь — мысль о «свободном геологе». Не провожай дальше! Запишусь в фитнес-клуб, начну качать мышцы и постараюсь где-нибудь пристроиться. Руки есть, на ноги — что надо ещё мужику. Правда, мозги мои никому не понадобились, куда бы не обращался. Одни не берут, потому как не понимают, почему доктор наук безработный. Это очень подозрительно. Другие думают о своей заднице, как бы не подсидели её, принявшую уже плоскость вытертого стула. Перебьюсь как-нибудь. Не принимай близко к сердцу. Я обещаю, я остаюсь… И я рад, что у тебя такая женщина есть. Пока.

Но Глухов лукавил сейчас перед Найдёновым, да и собой. Мысль о свободном геологе, занимающимся наукой не по обязанности, а по призванию и страсти найти ответы на многие нерешённые вопросы истории рудообразования и источников металлов, представляла уже собой не блажь, а желание попробовать. И это желание притупило возникающую в сознании мысль о потерянной женщине, об утраченности было сложившегося образа жизни.