Распрощавшись со сплавщиками, Истер пошел вниз по реке. Но, отойдя с версту, уперся в скалу. Тщетно пытался найти проход. Слева внизу гудел каньон, а справа воздымались поросшие густым лесом скалы. Привязав связку лошадей, не снимая вьюков, он пытался найти проход склоном, пока не вышел на еле заметную звериную тропу. Она шла высоко по склону, огибая мыс. Истер догадался, что именно эта тропа огибает каньон, поскольку слишком хорошо была утоптана зверьем. Здесь были следы и сохатого, и оленей, и кабарги. Тропа забирала все выше и выше. Явно она выходила к долине Тыров.

Сделав проход к тропе, каюр с трудом преодолел лесной массив, все время останавливаясь, подрубая тропу, чтобы связка могла протиснуться между деревьями. К вечеру, выбившийся из сил, он развьючил лошадей, оставив их привязанными почти на кромке леса с осыпью. В небольшом распадке бежала вода, и можно было заночевать.

Сверху Истеру не было видно Халыю. Она терялась где-то далеко внизу в скалах. А впереди, у самого горизонта синели в белой ночи далекие сопки широкой долины. То были уже Тыры.

Едва передохнув, Истер, с первыми лучами солнца, завьючил лошадей и пошел дальше. Проголодавшиеся за ночь животные по ходу зубами сдирали кору карликовой березы и тальника в небольших днищах распадков, чем доставали много хлопот каюру. Он громко кричал на них. Они храпели, но все-таки шли, цепляя по ходу любую веточку или, бог весть как проросшую зелень меж камней. А тропа все не спускалась вниз. Она шла к долине Тыров склоном. Истер не хотел упускать ее и, ухватившись за нее, осознавал, что только она выведет его к долине быстрее, чем он будет мытариться вблизи каньона.

В полдень, когда из-за высокой облачности выглянуло солнце, жара стала нестерпимой. Нужно было становиться на отдых. Но корма лошадям не было, а тропа все становилась лучше, но так и не хотела спускаться в долину. Он было уже искал глазами, где найти поровнее место, чтобы привязать связку, как вдруг передняя лошадь стала как вкопанная и тревожно заржала. Вмиг сообразив, что-то неладное, каюр успел резким движением обхватить веревкой стоящее рядом дерево и сделать петлю, чтобы связка не рванулась вниз по склону. В это время навстречу ему в рое мух и комаров вышел медведь. Заметив каюра с лошадьми, зверь сделал стойку.

Истер, не обращая внимания на медведя, подскочил к задней лошади и рванул петлю веревки на вьюке. Она упала к его ногам, и он таким же быстрым движением накинул петлю на другое дерево, плотно притянув лошадь к дереву. Связка оказалась малоподвижной, скованной на тропе. И только тогда Истер кинулся вперед, навстречу медведю, который так и стоял на задних лапах, нюхая мордой воздух.

Каюр был безоружен перед зверем. В руках у него как обычно был посох. Истер махал палкой в десяти шагах от медведя, ругал его, делая резкие движения то назад, то вперед. Медведь попятился от тропы вверх по склону, занимая выгодную для него позицию. Но Истер наступал. Тогда медведь развернулся и несколькими прыжками скрылся внизу среди чащи.

Лошади подхрапывали, но связка не билась, стесненная лесинами и привязанная веревками. Двое жеребят прижались к кобылам. Истер как мог, успокаивал лошадей. Когда волнение животных улеглось, каюр оставил связку и прошел вперед по тропе. Та уходила в склон пологого распадка. Он предполагал, что там должен быть кустарник и это дало бы возможность ему дать отдых лошадям и хоть как-то покормить животных. Он не ошибся…

Почти три дня Истер шел к Тырам, пока не спустился в ее широкую долину у широкого переката. Устье Халыи было где-то ниже по течению. Он узнал это место, когда скитался здесь с Шарыповым. Знал и то, что в устье нет хорошего корма лошадям, а они были измучены настолько, что еле передвигали ноги. И, не теряя времени, он ходом форсировал Тыры. Найдя удобное место, развьючил животных и отпустил пастись. Сам же прошел по долине Тыров и ниже устья Халыи заметил в Тырах на косе что-то черное. Подошел и обомлел. На косе лежал измочаленный обрывок одежонки. Признал одежонку сплавщиков и амуницию казаков, которые часть зимней одежды отправили сплавщиками.

Потертое бревно плота Истер нашел ниже, тоже на косе. Он бросился дальше по течению. Однако в этом месте река сходилась в стремнину, и надо было обходить верхом. Там была тропа, и он знал об этом. Обогнув уступ, вышел на широкую часть долины. Здесь река разбегалась рукавами, и на одной из кос каюр увидел еще одно бревно с привязанным мешком, в котором были образцы руды. Поднял его на террасу.

Побродив по косе еще, Истер нашел сапог Петра Гарнышева, который чинил сам перед уходом к Тырам, потом шапку Федора Зыкова. Каюр сел на камень, обхватил голову руками и застонал. Он мысленно уже представил разыгравшуюся трагедию. Так он сидел долго. Потом поднялся и побрел к себе на стоянку.

На следующий день Истер собрал бревна, найденные вещи сплавщиков и рядом с тропой сложил тур из камней. Поставил стоймя бревна, обмотав их остатками одежды. Он сделал это для того, чтобы отряд берг-гешворена, проходя лошадьми вниз по Тырам, обязательно заметил, и знал, что произошло с отрядом Федора Зыкова.

Сам же решил, как только лошади наберутся сил, идти вниз по Тырам, к лабазам на Арбатылу, которые ставили весной на обратный путь и там ждать берг-гешворена с его людьми.

* * *

Истер на ночлег никогда не ставил ни балагана, ни палатки. Он находил скальный уступ, надпойменную террасу или большое дерево с вывороченными корнями. Делал низкий навес из брезента на двух наклонных шестах воткнутых в землю. Подстилал под себя оленью шкуру и закрывал спину попоной. Впереди, в полсажени, разводил костер. Тепло от него проникало под навес. А поскольку теплый воздух свободно циркулировал по убежищу, в нем всегда было сухо, несмотря на непогоду. Ужинал. Клал котомку с нехитрым скарбом под голову и засыпал. Спал чутко, реагируя на звуки тайги, на лошадиный храп. Но к раннему утру всегда уже был на ногах. Грел котелок. Готовил нехитрый завтрак и уходил в тайгу смотреть лошадей. Ходил без оружия, с палочкой, один конец которой был отполирован от долгих скитаний. На поясе болтался видавший виды нож.

На этот раз он изменил правилу. Попив чаю, свернулся калачиком возле подернутых золой углей и задремал…

Сквозь сон он слышал, словно кто-то его зовет, но не мог приподнять голову. Что-то сдавливало его грудь. Он хотел крикнуть, но не мог. Потом все стихло…

Проснулся оттого, что накрапывал дождь. Встал. Подбросил сухих веток в костер, подтащил из ближайшего завала сухие бревна. Костер задымил, потом внезапно занялся, высоко взметнув пламя и искры. И тут Истеру опять почудилось, что кто-то его звал. Даже почти различил голос Федора Зыкова. От вчерашних переживаний ему вдруг померещилось, что это душа Федора зовет его на помощь. Каюр не был из робкого десятка, но здесь ему стало не по себе. От страха обмер, а душа затрепетала. Ему чудилось, что этот голос шел из самой реки, как с преисподней.

Он был крещеный. Осенил себя троектно крестным знаменем, упал на колени перед костром. И язычник и христианин в нем сошлись, как две жизненно важные таежные тропы для путника. Молитв не знал. Этому его не научили. Он умел только крест ложить – не более того. А, увидев ярко вспыхнувший огонь, взором обратился к нему и попросил защиту от напасти…

Дождь куда-то ушел, не начавшись. Прейдя в себя, Истер решил пройтись по своему берегу реки и посмотреть еще раз на устье Халыи. Что-то его тянуло туда. Но сколько не всматривался в открытое место впадающей в Тыры речки, ничего не мог разглядеть. Вода за ночь в реке поднялась. Перекат, который он свободно перешел верхом на лошади, было не узнать. Вода потемнела и гудела.