Была та редкая пора, когда июль как на сковородке поджаривал мерзлоту. Она парила, волнами горячего и влажного воздуха поднималась над долиной, над дальними косогорами. Высохли ручьи. Обмелела и Тамага. Жухли под палящим солнцем сенокосы. Ягель превратился в порох. Ему только нужна искорка и тогда беда – не погасить. В воздухе витал запах гари. Едкий дым стелился по аласам. Которую неделю где-то горела тайга.

На заводском дворе и за его пределами люди страдали от жары, от едкого дыма. Особо страдали те, кто жег березовый уголь для печей, плавильщики, молотобойцы, горновые… Работа не прекращалась. А заводской приказчик все галдел и галдел: еще железа, еще… Людской муравейник под палящим солнцем был похож на массу обнаженных каторжников, каждый из которых методически выполнял какую-то одну операцию, а в целом гляделось, что муравейник вот-вот задохнется, а люди-муравьи больше не будут шевелиться, помрут…

Все молили дождя. И, кажется, небесная канцелярия вняла им. Ночью пошел мелкий, вкрадчивый дождь.

— Шихтмейстер, как бы беда не случилась!- подошел к Метеневу Федор Матвеевых, оставшийся за Бронских.- Оттайка уж очень большая. Коли долго задождит, валом вода пойдет.

— Что предлагаешь?- Метенев снял косынку с головы и ею вытер мокрое лицо. Заметил: – Смотри-ка! Дождик, а душно. Не продохнешь…

— Я думаю надо народ бросить на укрепление плотины, - повторил Петр.

— Я тоже так думаю. Не опоздали ли с этим?…

— Вода за день не наберется. А за день-два, думаю, справимся.

Серый людской муравейник облепил теперь плотину. С дождем наступила прохлада. Но отяжелела земля. Люди надрывались в грязи, сыпали с насыпи грунт, галечник… Укрепляли бревнами. Но неожиданно к вечеру следующего дня дождик поутих. Выглянуло солнышко. Прибило к земле гарь. Запарила земля, а вода все не пребывала.

«Странно это,- думал Федор, дав людям отдых.- Обычно после такого дождя вода набиралась перед плотиной быстро, и приходилось делать попуски, чтобы ее напор не натворил беды»…

Люди разбрелись кто по балкáм, кто делал постирушки в обмелевшей речке. Кто просто отдыхал.

Катенька, вместе с женой Сургуцкого развешивала белье и посматривала на сына, который, стоя на валуне, пускал по мелководью щепки. Они по течению плыли, а он бежал за ними, перехватывал их и снова пускал как кораблики.

— Петруша! Смотри, не упади. Скользкие камни!- предупреждала Катенька.

— Мама, смотри, как кораблики бегают!.. – отвечал сын и снова набирал щепки и пускал их по воде.

Наступал обед. Рабочий люд тянулся к навесам, где уже повара разливали похлебку. Поутихший комар сменил налетевший овод. От его зуда никто вначале не обратил внимания на странный шорох. Он нарастал. Потом перешел в шум. Сверху плотины бежали ссыльные, дежурившие на ее полотне, и что-то кричали, размахивая руками. Народ встревожился. Кто-то даже поднялся на террасу и смотрел в их сторону. Но никто ничего не замечал.

Никак медведь опять пожаловал! Ишь как бегут с перепугу-то,- сказал кто-то из работников.

— Не похоже,- вторил ему другой. Больно перепуганные какие-то. Да и вроде за ними никто и не гонится.

— По коня-а-м!- Раздался голос Аргунова, выбегавшего из леска на террасе.- По коня-а-м! Вода прет! Подымайте всех, плотину порвет!

— Все выбежали из-под навесов и помчались к плотине. Там уже стоял Матвеевых и отдавал какие-то распоряжения. Народ хватал тачки и толкал их к террасе, откуда брали насыпной грунт и спешили обратно. Метенев послал Ракитова за подмогой к лесовикам, валившим лес в полуверсте от плотины. Разбил на группы людей и сам командовал обстановкой.

Вода со зловещим шорохом выше плотины прибывала и наддавливала. Из мутной вначале, превратилась в черную. Поток тащил поваленные деревья с корневищами, которые собирались перед плотиной и, подпирая напор, был готов вот-вот рвануть окаменевшую от жары плотину.

— Надо расширить водоотлив и увеличить попуск!- кричал Федор. - За работу! – и сам бросился к рукаву, по которому уже шел сброс воды. Но напор воды сделал свое дело быстрее. Малый бруствер рукава был прорван, и черная вода хлынула вниз по уклону, спасая тем самым плотину.

Все сразу остановили работу и наблюдали за стихией воды.

— Глянь-ко! Дитя метеневское в долине,- крикнул удивленно кто-то и показал в русло реки. Метенев услышал возглас, повернул голову и обомлел. Вал воды, стремительно несшийся по долине, приближался к повороту, где по мелководью бродил его сын и не обращал внимания на то, что творится вокруг. К нему со стороны балагана бежали двое. Это был казак Хрунев и ссыльный Аким. Они явно не успевали. Вал воды приближался к ребенку. Метенев побелел и стоял как вкопанный. Между ребенком и плотиной было не меньше десяти саженей.

— Господи, погибнет мальчонка ведь!- пронеслось в толпе, сгрудившейся на плотине вокруг Метенева. И в это самое время вода подхватила дитя и он, взмахнув ручонками, упал, увлекаемый потоком. Ссыльный Аким, оказавшийся ближе, изо всех рванулся к ребенку, сделал отчаянный бросок в поток и поплыл по нему вниз. Хрунев же бежал по галечнику к повороту, к которому вот-вот должно было вынести ребенка, чья белая рубашонка мелькали меж камней. Он успел в то самое время, когда Аким догнал-таки дитя и, подхватив его руками, на мгновенье достал дно реки и, выпрямившись под ее напором, буквально кинул ребенка к стоявшему по колено в воде Хруневу. Тот выхватил мальчонка из воды и выскочил на берег. Акима же напором воды толкнуло в спину налетевшее бревно, и он скрылся вместе с ним за поворотом реки.

К Хруневу бежала Катенька и ее подруга. Подбежав к нему, она выхватила ребенка, прижала его к груди и побежала к балку…Вздох облегчения прошел по толпе, наблюдавшей с плотины за происходящим.

Хрунев побежал по косе вниз за поворот реки, где скрылся Аким. Кто-то несся изо всех сил ему на подмогу. Через некоторое время из-за поворота вышли все. Беда миновала. Только почему-то под руки вели Акима.

Шедший два дня дождь спровоцировал сель, который сформировал запруду на реке, а образовавшееся выше по течению озеро прорвало искусственную преграду тогда, когда уже закончился дождь и никто не надеялся на подъем воды.

Когда Метенев подбежал к своему дому, Катенька уже держала испуганного, но невредимого Петра. У него был лишь поцарапан лоб, да грязная вода еще стекала со штанишек на ноги матери. Малыш чудом не наглотался грязной воды, поскольку все произошло очень быстро. Метенев гладил голову сына и повторял:

— Вот и со вторым крещением тебя, сынок…

— Папа, мои кораблики унесло, шептал сын.

— Я тебе другие сделаю, сынок!- ответил ему, задохнувшийся от счастья благополучным исходом Афанасий, и поцеловал сына.

Катенька неожиданно охнув, опустилась на крыльцо. Метенев, не отпуская сына, наклонился к ней.

— Что с тобой, милая?

Но, побледневшая было, Катенька улыбнулась, и, погладив головку сына, тихо промолвила:

— Затяжелела я, Афанасий…

Афанасий целовал и жену и сына. Радовался и только выдохнул:

— Милые мои! Как люблю я вас всех, как мне радостно с вами!

Акима бревно ударило сильно, и сбитый с ног, он в потоке черной воды коленями «посчитал» несколько валунов, а потому самостоятельно не смог бы выбраться. И если бы не подоспел Хрунев, Акима бы нашли где-нибудь утопшим…

Заводской фельдшер, осмотрев колени Акима, покачал головой.

— Бог даст, поправишься, Аким. Но хромоты теперь тебе не избежать. Чашечка коленная одна надтреснута, а другая ушиблена сильно, родимый, герой ты наш…

Катенька от Акима не отходила месяц. Выхаживала. Прикладывала тряпочкой, смоченной настоями набора трав, рекомендованных фельдшером. Аким смущался этому обиходу, и все торопился выйти из опеки жены шихтмейстера. А Метенев строго-настрого приказывал ему слушаться его жену, пока тот не встал на ноги. А когда встал, шихтмейстер подарил ему не новый, но еще крепкий полушубок. Аким смущался и говорил:

— Как же я буду-то ходить в нем? Работа наша грязная, я уж в своем арестантском похожу.

— Бери, бери! Насовсем отдаю. А на счет грязной работы, так скажу. Завод, Аким, не трактир. Все мы по грязи ходим. Кто меньше, а кто больше. Так что бери одежонку, пригодится. Отблагодарил бы лучше, да не по праву мне, а то бы и вольную дал.

Казаку Хруневу за чудесное спасение сына вручил свой мушкет.

— Бери его, казак! Тебе службу нести пригодиться, а мне на што оно? Лежит, да ржавеет. Бери!

Казачий голова Аргунов обрадовался больше подарку Метенева, чем сам Хрунев.

— В нашем казачьем полку оружие не лишнее! – сказал он Метеневу.

И жизнь при заводе опять вошла в свое размеренное русло.